Аня с Хосе засмеялись над ним, что-то пошутили, и он, ответив глупой виноватой улыбкой, вновь стал мерить шагами край плато.
Он пытался придумать, как бы хитрее, и в то же время ненавязчиво поговорить с Аней, заслужить её внимание. Ещё пару минут назад его окрылял триумф, когда он сумел телепортироваться на самое дальнее плато, а сейчас его захлестнула растерянность. Недавно он держал Аню за руки, а теперь девушка казалась совсем далёкой. Всё оставалось по-прежнему. Это злило его и одновременно удерживало от необдуманных поступков.
Каким-то образом Хосе почувствовал смятение товарища и потому, когда Аня собралась уходить, он подскочил и попросил её:
– Аня, мы хотели ещё поработать над прыжками. Останешься с нами хоть ненадолго?
– Боюсь, я слишком устала, ребята, – ответила девушка и чуть виновато улыбнулась.
Она лукавила. Ньютон видел под её одеждой, как сияющие потоки растекались по всему тонкому телу и не иссякали. Они вообще, казалось, никогда не иссякали, даже если они оттачивали такую изнуряющую технику, как телепортация.
– Может, тогда просто посидим ещё немного здесь? – Хосе не сдавался. – Или прогуляемся где-нибудь?
Свет заливал ямочки на Анином персиковом лице, и капли от воды на чёрной косе сияли радужным бисером.
– Спасибо за предложение, – обратилась девушка к ним обоим. – Но после утомительных тренировок я предпочитаю свою комнату. Там спокойнее. И вам обоим тоже лучше отдохнуть.
Ньютон встретил на себе её взгляд и помахал рукой как можно непринуждённее.
– До свидания, ребята, – сказала Аня и исчезла.
Ньютон долго смотрел на то место, где только что видел её. Его разбитое сердце немело от необоснованного, но отчётливого страха, что это был точно последний шанс, и другого не будет.
– Что, гринго, влюбился? – спросил Хосе, подойдя к нему.
– Да иди ты, – буркнул Ньютон и сел на сырую траву.
Радуга между парящими плато угасла.
– Да ладно, я же помочь хочу, – хихикая, Хосе сел рядом и подтянул к груди тощие смуглые коленки.
– Помочь? Чем ты мне поможешь? Что ты знаешь о… «любви»?
Хосе горделиво гоготнул:
– Да перед тобой же – Хосе! Покоритель женских сердец!
– Ага. Как же…
– Да, да! У нас это в роду! Начиная от деда, – малыш на мгновение задумался. – Хотя, он плохой пример. Его только наркота интересовала. Но вот отец мой! Тот настоящий Дон Жуан! Иначе не было бы у меня двадцать семь братьев и сестёр!
– Двадцать семь?
– Ага.
– Да врёшь ты всё.
– Не вру! Двадцать семь братьев и сестёр в пяти разных странах, – Хосе снова захохотал.
Ньютон смотрел на него, не то с сочувствием, не то с подозрением, однако подросток принял этот взгляд за обиду или угрозу, так что сразу сделался тише:
– Ладно, гринго, ладно тебе. Я просто хотел тебя отвлечь и дать совет: когда тебя влечёт к даме, не стоит стоять истуканом и щёлкать клювом.
И то верно, подумал Ньютон, оторвал клочок травы, растёр его в кулаке, затем разжал мокрые пальцы и развеял зелёные стебли по ветру. Он проводил их взглядом, и с мимолётной грустью вспомнил своего брата. Артур умел разговаривать с девчонками, ему и повод не нужен был.
– Ну, так что, она тебе нравится? – снова спросил Хосе.
Ньютон горячо и подавленно кивнул несколько раз.
– Так притащи на следующую тренировку цветы что ли. Или хотя бы открытку!
– Открытки дарят те, кому сказать нечего.
– Тоже мне, умник! – Хосе вскочил на ноги. – Я твою личную жизнь тут устраиваю вообще-то! Посмотри-те-ка: «нечего сказать». А тебе, видите ли, есть что сказать! Так чего тогда просто не подойдёшь к ней и не скажешь, что ты там о ней думаешь?
– Да я даже сам для себя не могу понять, что именно «я о ней думаю». Это совсем непросто. То есть, мысли то у меня всякие есть, но начинаешь представлять, как будешь произносить их вслух, и всё кажется таким позором!
– Да ладно тебе! – смягчился Хосе и стукнул товарища по плечу. – Ты чересчур самобичуешься. Давай представим, что я – Аня!
Ньютон недоверчиво покосился на хитрого мальца.
– Давай, потренируйся на мне. Представь что я – это она, и скажи, что ты обо мне думаешь, ну?
– Да ну тебя, – тихо ответил Ньютон, и внезапно для себя улыбнулся, почувствовав странное облегчение.
– Напросись к ней в гости, – после недолгой паузы предложил Хосе.
– А дальше-то что?
– Там и посмотришь, – Хосе почесал пушок на подбородке и ухмыльнулся. – Хотя, вряд ли она тебя к себе пустит. Уж очень она любит свою комнату. Слышал, да?
Ньютон не стал спорить. Хосе не знал, что Ньютон мог в любой момент оказаться в комнате Ани. Стоит только представить домик во ржи и готово.
– Эй, а хочешь, я покажу тебе свою комнату? – с внезапным детским восторгом юный «знаток любовных дел» заплясал на месте.
– Зачем это? – искренне удивился Ньютон.
– Как это зачем? Ты же не был на Кубе? А у меня там – Куба! Райские пляжи, джунгли, какие тебе и не снились! Я всё тебе покажу, а ты мне откроешь своё подсознание! – Хосе снова плюхнулся рядом со старшим товарищем. – Вот здорово будет! Станем, как соседи! Сможем ходить в гости друг к другу и всегда держаться на связи.
Ньютон представил, как маленький чертёнок будет возникать в его комнате – в единственном недосягаемом ни для кого месте, всякий раз, как ему вздумается, и будет доставать своей болтовнёй и шуточками.
Но глаза Хосе горели жаждой дружбы и фанатичной преданностью бездомного щенка.
– Не стоит этого делать, – уклончиво ответил Ньютон, пытаясь изобразить сожаление. – Гуру говорит…
– Ах, ну да, ну да, – почти шёпотом, с абсолютно серьёзным видом проговорил Хосе, не дожидаясь продолжения.
В любых спорах против малыша лучшим аргументом было упоминание о Гуру. Этого было достаточно, чтобы его лицо преобразилось в глубочайшем понимании.
– Маэстро Гуру верно всё говорит! Забудь, что я предложил тебе такую глупость, друг!
Ньютон был рад закончить спор, и всё же его мучала совесть из-за того, что он не сказал малышу правду, как есть. Нечестная победа принесла ему только горечь от очередного осознания собственного малодушия и нежелания потерять единственного человека, который смотрел на него снизу вверх.
* * *
Разгребая горы мусора в своей комнате, Ньютон по прежнему думал об Ане и внезапно обнаружил в завалах нечто, что принадлежало девушке. Вот он – повод!
* * *
Аня спускалась с лесистых холмов к дому, подставляя лицо тёплому дождю и фиолетово-серым тучам. Капли били по полузакрытым векам, лбу, стекали по вискам к шее, скатывались под воротник лёгкой промокшей рубашки. Далеко за макушками гор томилось солнце, окрашивающее домик во ржи в тёплые оранжевые тона. И всё же лило, как из ведра.
