– У нас мало рук, как мы будем драться?
– И одной рукой можно драться. Особенно если взять что потяжелее или поострее. И ногами можно, ноги сильнее рук! Это я тебе точно говорю… И кусаться – тоже можно! Так что не говори мне, что у нас мало рук… У нас их столько, сколько нужно! Я как-то раз один против двоих дрался, и победил.
– Но их там четверо, – Витя боязливо указал на приближающуюся вершину.
– Вот и хорошо, – Артур скривился в хищной однобокой ухмылке. – Значит, бой будет честный…
На вершине холма показались горы строительного мусора. Ветер тут был сильный и такой холодный, что Виктор снова ссутулился и умоляюще посмотрел на брата. Но тот только уверенно злобно улыбнулся и кивнул в сторону стоящих посреди пустыря бетонных плит, из-за которых доносились мальчишеские голоса и запах горелого пластика.
– Запомни, – зашептал Артур, когда они подкрались к плитам. – Пинай между ног, сильно. В борьбу не давайся. Не поворачивайся спиной ни к кому, а если кто-то схватит, представь, что если не вырвешься – помрёшь. Кусайся, бейся и, главное, ори.
– Орать? – удивился Виктор.
– Орать, – в кошачьих глазах брата мелькнула хитрость. – Иногда это всё, что нужно. Они ведь могут только ржать, а ты ори, как псих, и они так обосрутся… И вот ещё, – Артур поднял с земли кривой обломок кирпича и всучил его Вите.
Растерянный Виктор, лишённый дара речи, внимательно разглядывал неудобно лежащий в слабой руке кирпич, один из краёв которого был настолько острым, что им можно было запросто выколоть глаз или, что ещё хуже, пронзить шею, словом, сделать нечто непоправимое. Но не успел он возразить, как Артур подобрал с земли обломок арматуры и тихо засеменил к бетонному коробу, залитому изнутри оранжевым мерцанием костра. Витя взял кирпич удобнее и покрался за ним.
Возле костра стояли четверо, чьи тени вытягивались и ползли по плитам.
– Завтра вся школа будет знать, как мы с Витькой обошлись, – с нерешительным сожалением говорил один из мальчишек, палкой вороша в костре растекающийся по горящим веткам пластик, источающий едкий чёрный дым.
– И пусть знает, – гордо проговорил вожак, дырявящий землю своим копьём. – Надо было вообще заставить его сожрать эту крысу.
– За что мы так с ним вообще?
– А нефиг быть нюней, – вожак смачно хархнул.
Третий мальчик мелом писал на стене и ехидно загоготал, обернувшись через плечо к своему предводителю. Четвёртый, облегчающийся у противоположной стены, только улыбнулся и, когда началось мочеиспускание, он, деланно кряхтя от удовольствия, вскинул голову и тут же заткнулся, увидев вместо звёздного вечернего неба нечто иное. Он тут же отпустил свой «прибор», невольно шагая назад, и не заметил, как обмочил собственные ботинки.
– Н-н-ныт-т-я? – только и успел протянуть он.
На краю плиты сидел однорукий мальчик со злобным, залитым отблесками костра, увенчанным шрамами лицом. Через секунду однорукий сиганул вниз и обрушил металлический прут прямо на лоб писуна. Тот завопил, упал, обхватил руками рассечённый лоб, и свернулся калачиком.
Сидящий у костра подскочил, забыв палку в огне, и трусливо поднял руки на уровне груди.
– Артур, эй, Артур, ты чего? – трусливо взмолился он, узнав однорукого.
Но вожак тут же выступил навстречу Артуру и, оскалившись, принялся совершать неумелые, но решительные выпады с копьём. Лицо однорукого сменилось сосредоточенностью. Он ловко уворачивался от деревянного острия и сам пытался наносить удары арматурой.
– Чё стоите? – заверещал вожак. – Хватайте его!
Двое выскочили из-за его спины, набросились на однорукого с двух сторон и повалили на грязную траву. Артур рычал, пытался пинаться, кусаться, вырываться. Правый рукав куртки хрустнул и остался в руках одного из напуганных и всё ещё не осознающих происходящее мальчишек.
Вожак, громко пыхтя и раздувая красные щёки, подошёл к нему и занёс над его лицом тупой конец палки, но нечто больно и твёрдо ударило его между лопаток так, что физиономия его тут же стекла в горькое задыхающееся жалкое состояние. Он выронил копьё к ногам Артура, скривился вопросительным знаком, схватился руками за солнечное сплетение, не в силах протолкнуть воздух через сведённые судорогой лёгкие, медленно развернулся и, сквозь слёзы увидел всего грязного и чумазого Нытю с кирпичом в руках.
Двое других растерялись и, воспользовавшись моментом, Артур схватил одного за ухо, и потянул на себя так сильно, что тот заверещал, точно свинья огретая кнутом. Другого мальчишку он пнул ногой в челюсть, но удар смазался, и соперник неуклюже, но безболезненно повалился в траву.
Вожак продолжал смотреть на Нытю, и постепенно, сквозь слёзы, снова просачивалась ярость:
– Да я тебя…
Он, наконец, вздохнул и потянулся к Вите, но вновь замер как вкопанный, и всё вокруг, казалось, замерло вместе с ним, и даже огненный танец костра застыл, когда Витя широко раскрыл рот, зажмурился добела и заорал так долго и надрывно, словно испуская в конопатое лицо задиры всё то зло, что копилось в нём едва не с рождения.
Затем Витя занёс руку и обрушил кирпич на челюсть вожака. Голова задиры тут же покачнулась, как у болванчика, лицо отупело, и весь он бессознательно рухнул вбок.
Двое оставшихся в строю уже, казалось, не собирались сопротивляться. На больших невинных глазах их выступили мольба и слёзы. И всё же, Артур отпустил вражеское ухо, резво вскочил на ноги и, подобрав свою арматуру, принялся беспощадно лупить обоих по очереди, заливаясь истерическим смехом.
Витя стоял перед этим зрелищем, тяжело дышал, будто только что вынырнул из воды после долгого погружения, будто задышал впервые в жизни. Кирпич выпал из его руки. Ему хотелось остановить брата, который продолжал лупить обидчиков по ногам, по предплечьям, одного за другим, направо и налево, изгибаясь всем телом, но вместо этого сам присоединился. Уставший Артур отступил назад, давая волю брату, и Витя пинал обоих. Пинал жадно и долго, наслаждаясь их визгом, ласкающим слух.
Когда и Виктор выбился из сил, Артур выронил арматуру из до крови стёртой ладони и, чуть отдышавшись и дождавшись когда апофеозный скулёж хулиганов улягся, хрипло произнёс:
– Никогда больше, сосунки! – он неожиданно посмеялся почти безобидно, но произнёс с новой яростью и с не по возрасту торчащими желваками. – Больше никогда, слышите?
Через несколько минут вожак всё же пришёл в себя. Только челюсти его больше не смыкались, с губ стекали слюни и тёмная кровь, а глаза застилала пелена отсутствующего идиотизма. Все четверо хулиганов, хромая и поддерживая друг друга, убрались прочь с пустыря к залитому огнями микрорайону, оставив одноруких братьев под открытым небом у гаснущего костра. Подобрав в траве копьё вожака, Витя бросил его в огонь, раззадоривая прожорливое пламя.
– Вот видишь, – после долгого молчания с улыбкой заговорил Артур, чуть ёжась от холода и вытирая кровавую ладонь оторванным рукавом куртки. – А ты боялся.
