Тучи рассеялись. Теперь в лунном свете можно было различить серую полосу берега, штативы навеса и уставшее лицо Гуру.
– Держи, – учитель протянул Ньютону алюминиевую кружку, наполненную чёрной жидкостью. – Холодный кофе. Взбодришься.
Ньютон поблагодарил молчаливым сонным кивком и принял напиток. Гуру тут же лёг спиной к Ане, накрылся своим одеялом и через минуту тихо захрапел.
Отвратительный на вкус кофе взбодрил, но ненадолго. Веки так и норовили закрыться. Голова отказывалась соображать. Ньютон клевал носом, поднимался на ноги, ходил к берегу, умывался ледяной водой. Но стоило вернуться к навесу и сесть, как тут же наваливалась непреодолимая дрёма.
Ньютон сидел и тупо пялился на сверкающую рябь реки, мотая головой, щипая себя за мочки уха, как учили в школе, в первом классе, когда никто не мог проснуться и сосредоточиться на примере. Но ничего не помогло. Он сдался и прикрыл глаза всего на минуту…
А затем проснулся от странного шороха и долго не открывал глаза, убеждая себя, что это просто шум ветвей. Но когда веки всё же поддались, он увидел человеческий силуэт, мельтешащий в пепельно-розовом утреннем свете.
Утро, как приговор прозвучало в голове. Ньютон распахнул глаза и увидел Корвича. На нём были лишь ботинки, вымокшие штаны и свитер. Одной рукой пленник рылся в рюкзаке Гуру, а в другой сжимал его смятую шинель.
Корвич не сразу почувствовал взгляд Ньютона, а тот в оцепенении не мог сообразить, что делать. Когда их взгляды встретились, пленник отскочил прочь от рюкзака и медленно попятился к реке. Под подошвой его расхлябанных, разодранных ботинок клацнули камни. Спящий Гуру мотнул головой в сторону звука, нахмурился, но глаза не открыл.
Корвич с ужасом покосился на него, затем уставился на Ньютона, схватившегося за копьё, выточенное ночью учителем. Пленник умоляюще выставил ладони, затем приложил указательный палец к губам. Весь его вид и выражение лица умоляли Ньютона не шуметь, но сам он медленно отступал, всё ещё держа шинель Гуру в своих руках.
Сердце заколотилось. Ньютон глядел то на ничего не подозревающего учителя, то на Корвича, вид у которого был не просто измученный, но ещё и болезненный: мертвенного цвета кожа, губы почернели и обветрились, под глазами воспалённые круги, дрожащие руки избиты, а шрам на лице был хуже всего. Его словно изъели черви – он раскис, швы полопались, изнутри сочилось что-то отвратительно не здоровое на вид, и от этого шрама под кожей расползались тонкие тёмно-красные нити воспаления.
Внезапно Корвича одолел приступ кашля. Он выронил шинель и обеими руками сжал рот.
Ньютон снова посмотрел на учителя, который хмурился от каждого «Кхы» всё сильнее, и почувствовал внезапный страх. Страх от того, что всё теперь в его руках. Он искренне пытался отыскать в себе злость, желание отомстить беглецу и поднять тревогу, и в то же испытывал жалость. Но когда ему в глаза бросился нож, привязанный к штанам Корвича, то он вмиг вспомнил, как пленник улыбался ему, а потом оставил в дураках.
Корвич словно понял всё это по ожесточившемуся взгляду Ньютона и, не мешкая ни секунды, бросился бежать, разрываясь низким сухим кашлем. Ньютон кинулся за ним следом, вниз по течению, к высоким остролистым зарослям.
* * *
Гуру проснулся от шума и крика и, увидев, как ученик с деревянным копьём решительно ныряет в заросли, бросился вдогонку.
– Аня, будь здесь! – приказал он девушке уже на ходу. – Хосе, – обратился он к ничего не понимающему малышу, и указал на вершину ущелья. – Беги поверху!
* * *
Фигура беглеца то возникала, то исчезала в высокой дьявольски острой траве. Вырвавшись на открытое пространство, где пролегала тропинка, ведущая от русла к зелёной равнине, Ньютон огляделся. Корвич исчез. Но справа, в скале виднелся неприметный вход в пещеру. Ньютон рванул в ту сторону и забежал внутрь, выставив копьё вперёд.
Под ногами захлюпала вода, и сырые стены отозвались кишащим эхом.
Затем раздался всё заполняющий крик. Что-то сбоку толкнуло Ньютона, и он повалился ничком в воду. Копьё выпало из рук. Он попытался подняться, упершись в вязкую холодную землю, но Корвич обеими руками схватил его за голову и навалился всем весом.
Грязная вода коснулась подбородка, губ. Ньютон отчётливо слышал над собой жадное пыхтение врага, но сам молчал, до боли изгибая спину в сопротивлении.
Снаружи донёсся крик Гуру. Корвич притих, но не ослабил натиска. Учитель звал Ньютона, а затем побежал, судя по удаляющимся шагам мимо пещеры. Ньютон не мог окликнуть учителя – вода уже достигла ноздрей.
Он уже почти не мог противодействовать, и рука предательски подгибалась от напряжения и боли в суставах и жилах. В рот залилась грязная вода, вкус которой Ньютону был знаком, как ничто иное на Земле. Похожий на медь, только более древний и мёртвый вкус грязи.
Время словно застыло, и где-то послышались голоса мальчишек из прошлой жизни.
– Нытя, нытя, нытя!
Затем в голове всплыл другой знакомый образ. И этот образ говорил с ним теперь, когда он был на волосок от гибели. Говорил ясно, заглушая крики мальчишек, заглушая его собственный детский плач, затмевая боль, страх, и только пыхтение Корвича постепенно сменило собой голос брата. Голос из давно забытого сна.
Ньютон сдался. Но лишь на миг.
Он расслабился, позволил окунуть себя в воду, но тут же ловко извернулся, отбил лапы Корвича в сторону и впился пальцами в его изувеченное лицо. Корвич завопил и отскочил прочь. Крик сменился истошным шипением. Пленник скорчился в муках, руки его тряслись возле кровоточащего шрама. А затем он закашлял и упал на колени.
Ньютон нащупал под водой копьё, пошатываясь и жмурясь от попавшей в глаза грязи, поднялся на ноги и уткнул остриё в пульсирующую артерию на шее Корвича.
– Гуру! – прохрипел Ньютон в сторону выхода, откуда лился утренний свет, высвечивающий бугристые стены и лицо пленника. – Гуру!
– Не надо, пожалуйста! – взмолился сквозь боль Корвич и снова вопрошающе протянул руки. – Не выдавай меня, прошу! Вот, забери! – он вытащил нож из-за пояса и отшвырнул в сторону.
Лезвие звякнуло в темноте.
– Мне ничего не нужно, просто дай мне уйти!
– Ты хотел убить меня! – Ньютон всё крепче сжимал копьё, надавливая остриём на кожу пленника.
– Если бы мне нужна была твоя смерть, я бы сделал это, пока ты спал!
На шее пленника показалась кровь, и Ньютон тут же ослабил нажим.
– Почему тебе так нужен этот артефакт? – спросил он. – Ты мог сбежать, но ты вернулся. За артефактом?
– И да, и нет.
– Что это значит? Объясни!
– Я всё скажу, – Корвич сглотнул и заговорил почти шёпотом. – Только дай мне две минуты и не шуми. Прошу…
Ньютон кивнул и попытался больше не терять самообладания. Ведь всё это казалось бредовым сном. Кровь, гной, изуродованное лицо Корвича. Ньютон буквально заставлял себя смотреть на это лицо через жалость и отвращение. И от того, что он держал копьё, держал его всерьёз у чьего-то горла, у горла стоящего перед ним на коленях взрослого мужчины, Ньютон не испытывал ни капли удовольствия. А только тошноту, желание отвернуться и попросту убежать.
