– Первое. Вы поклянетесь никогда более впредь не делать ничего, перечащего интересам моей страны.
– Боже мой, конечно же клянусь! Перед Богом и людьми!
– И второе. Вы завтра же, крайний срок – вторник, сниметесь с якоря и отправитесь в Токио, как и значится в ваших бумагах. С указанным в них грузом. Кроме пулеметов и их боезапаса. Они в отдельном листе коносамента. Его оставите у меня. А для ваших заказчиков – не смогли погрузить, не дождались… Привезли только селитру, чугун и револьверные патроны. Вместо пулеметов догрузим вас американской же тушенкой с «Кадьяка», что рядом с «Моникой» стоит. Чтоб сомнений не было, почему идете не в полном грузу…
– И вы нас отпускаете?! Правда, отпустите?!
– Не перебивайте меня, капитан… Затем вы в балласте приходите в указанный мною квадрат, где вас встретит наш крейсер. И после того как мой офицер с вашего борта перейдет на него, будете отпущены. При этом вы поклянетесь, что в течение тридцати дней с момента этого рандеву никто из ваших уст или из уст членов вашей команды не услышит о нашей встрече и вообще о русских военных кораблях. А лучше бы вам всем вообще молчать до конца войны. Пожалуй, по возвращении из Токио я даже предложил бы вам подзаработать, доставив кое-какой груз во Владивосток. И при деньгах будете, и в море поболтаетесь…
– Но ваш офицер – это кто, и почему у меня на борту?
– Мой офицер? Сейчас я вас познакомлю. Он пойдет вашим первым помощником вместо сына.
– Как это вместо… Я не понял… господин контрадмирал?!
– Роберт временно погостит у нас, мистер Орейли. И встретит «Монику» в точке рандеву на борту моего крейсера. Так выглядит мое второе условие.
– Но, сэр…
– Вы вполне можете отказаться, капитан. Альтернатива вам известна. Ничьей жизни ничего не угрожает. Надеюсь, что и нерченская или сахалинская каторга вас минует, но это уже – на усмотрение суда во Владивостоке. Тут я не властен… Все останется в правовом поле. Так какие еще у вас есть «но»?
– Никаких, адмирал. Я готов исполнить то, что вы предлагаете. Слово моряка.
– Но я надеюсь, вы понимаете, что если с моим офицером что-то случится или наши японские друзья узнают что-то лишнее в случае ваших неверных действий…
– Господи! Как вы могли такое только подумать! Когда и куда я могу начать сгружать пулеметы и патроны? Ваш офицер знает английский?
– Да, и даже получше меня, Джек. Остальные члены вашей команды смогут держать языки за зубами?
– За специалистов я ручаюсь, они в деле и зависят от меня. Мы вместе пять лет. Матросы и кочегары – мексиканцы… Они и по-английски двух слов связать не могут, не то что по-японски. И о том, что у кого-то с кем-то война, даже не знают, наверное. И… И я им плачу! Американскими долларами, между прочим… В Японии подобное не реально, так что здесь волноваться не о чем.
– Ну, что ж… Учитывая вашу искреннюю готовность к сотрудничеству… Будем считать, договор между нами подписан. В качестве бонуса: тот груз, который вы повезете во Владивосток после Токио, я оплачу по двойному тарифу. Долларами. Или золотыми червонцами, если устроит. Чтобы и вы, и ваши моряки не оказались внакладе с рейсовыми. Более того, после окончания боевых действий мы решим вопрос об официальном приобретении этой партии пулеметов. Что, я полагаю, поможет вам уладить свои финансовые дела. Кстати, сколько раз за последний год вы бывали в Токио или Йокогаме?
– Три раза. И раз пятнадцать всего…
– А вокруг себя вы посматривали, Джек?
Беклемишев, задавая этот вопрос, собственно говоря, и не рассчитывал на что-то стоящее… Так, спросил на «а вдруг»… Однако за ту короткую паузу, пока американец обдумывал услышанное, контр-адмирал успел заметить, как неуловимо изменилось лицо собеседника, став жестче и строже. Как слегка расправились и приподнялись его плечи, а в глазах появился отсутствовавший до сих пор огонек…
– Адмирал, давайте не будем ходить вокруг да около. Прикажите принести карту залива и цветные карандаши. Вас, полагаю, интересуют береговые батареи, мины, боны, особенности брандвахтенной и таможенной службы, фарватеры, порт Йокосука, доки и военные сооружения? Если так – вы по адресу. Военную службу я завершил, будучи артиллерийским офицером на крейсере «Олимпия». Наверное, вы слышали об этом корабле. Кстати, и медаль у меня на лацкане, которую вы так пристально разглядывали, оттуда. Мне ее вручал Дьюи…
– Сам адмирал Дьюи?! Так почему же вы ушли с флота?
– Это довольно личная… и не очень-то веселая история, адмирал. Я не хочу к этому возвращаться, да и к нашему делу все это не имеет никакого отношения. Важно то, что сегодня ни я флоту САСШ, ни он мне ничем не обязаны. И уж тем более я ничем не обязан японцам, из-за которых, собственно говоря, все так и получилось… Хотя, если вам интересно…
Все просто и банально. Когда мы стояли в урагском доке, в 1898 году, я на берегу встретил своего знакомого капитан-лейтенанта Комацу. Раньше он был помощником их военно-морского агента в Вашингтоне, где я с ним и познакомился. Сейчас он каперанг и один из руководителей их флотского разведывательного департамента. Я был слегка навеселе, а вскоре, с его дружеской помощью, и не слегка. И как мне потом было предъявлено, я разболтал ему подробности о нашей кораблестроительной программе, планах относительно Филиппин и Японии, характеристиках строящихся кораблей. А я тогда уже практически «паковал чемоданы» – меня ждало место старарта на строящемся у Крампа броненосце «Алабама»… В общем, на меня повесили всех собак, которых только можно было. Вышибли с флота. Благодарение Господу и друзьям, что не пошел под суд… Я нанялся на коммерческий трамп, пришел в Йокогаму, нашел этого Комацу… Думал, раз так свои со мной, может, хоть азиаты чем помогут… Какое там!
Вспомнил он обо мне, лишь когда началась война с вами, тогда и прислал тот список, о котором я говорил. Обещал еще надбавку за риск. Как выяснилось после первого рейса, десять процентов сразу, а остальное после войны, после их победы! У вас, как я слышал, платят сразу. Я уж не говорю о предложенном вами рейсе во Владивосток, чем вы действительно серьезно меня выручите. Конечно, если бы я еще мог рассчитывать хотя бы на вексель по поводу пулеметов… А желтомазым я, по большому счету, ничем, кроме порушенной карьеры, не обязан. Кстати, попросите также принести карты района Кобэ – Осака. Или для вас это лишнее? Вы не спрашивали, но в предыдущий раз я разгружался именно там…
Часа через полтора колокольчик на столе адмирала звякнул, и Беклемишев, обращаясь к вошедшему на вызов флаг-офицеру, весело спросил:
– Как у нас с обедом? Пробу уже сняли? Прекрасно… Будьте добры, вызовите ко мне лейтенанта Измайлова. Да, прямо сейчас. А обед… Пускай подадут сюда. На троих. И шустовского одну принесите, пожалуйста…
* * *
Окончательное решение по «встрече на Иводзиме» созрело у Макарова после того, как он получил информацию от Руднева о том, что во Владивосток «прискакали» с прицепом из семи призовых пароходов «рысаки» Егорьева в компании с потрепанными океанскими буднями «Абреком» и двумя «циклонами» – № 222 и № 223. Осмотрев эту троицу, Руднев решил оставить их во Владике. Но, как и положено большим пароходам, «Океан», «Ока», «Печора» и «Днепр», несмотря на длительное нахождение в море, были еще вполне в форме. Пока их механики занимались текущими ремонтами при помощи мастерских порта, Петрович с Егорьевым развернули бурную деятельность по приданию нового качественного уровня боевым возможностям как этого крейсерского отряда, так и всей эскадры Безобразова, о работе которой у тихоокеанского побережья Японии Егорьев привез с собой полный отчет.
