Предложение Белого и Рейса о немедленном формировании ударного полка морской пехоты из добровольцев от флотских экипажей встретило резкую отповедь Макарова, заявившего, что перед генеральным сражением с Того из состава экипажей судов первой линии он не отдаст на сухопутье ни одного человека. Хотя сама идея создания специального корпуса морской пехоты, соответствующим образом обученного и экипированного, ему представлялась более чем злободневной.
Оговоренный с флотом лимит снарядов больших калибров для работы по суше был уже существенно превышен, так что отказ флотского начальства от новой массированной бомбардировки японских позиций никого не удивил. И хотя следующая партия снарядов для флота и армии была на подходе – три зафрахтованных для ее доставки к Индокитаю, а если обстановка позволит, то и к Шанхаю, быстроходных германских парохода уже миновали Красное море, – впереди еще была перегрузка на наши суда и проводка с конвоем в Артур. А морякам приходилось готовиться к генеральному сражению, которое желательно навязать Соединенному флоту в ближайшие недели, а не когда-нибудь потом. Нужно было успеть воспользоваться серьезным преимуществом, которое имели над Того наши морские силы. Срок для этого был отпущен небольшой – три, максимум четыре месяца, пока не пришли и не вступили в строй два «лондона» с прицепом из «индейцев».
Но армейцы добилась-таки от моряков твердого заверения в скором решении проблемы по разрыву линий снабжения японцев через порты Кореи.
К сожалению, войска в Маньчжурии тоже пока не радовали решительными успехами, хотя сквозная работа Транссиба уже сказывалась – прибывали новые подготовленные части из западных округов, кавалерия, артиллеристы, новое секретное оружие – минометы с обученными расчетами. Но поливавшие почти месяц с редкими перерывами дожди были весьма эффективным тормозом боевых действий. Как высказался на совете Брусилов, «…сидим мы с японцами как собаки на заборе». И действительно: в ходе войны сложилось то состояние неустойчивого равновесия, когда любой очевидный частный успех или, наоборот, неудача одной из сторон могли привести к всеобъемлющим лавинообразным последствиям. Понимали это и в Петербурге, понимали и в Токио.
Японцы свой «англо-латиноамериканский» ход на море уже сделали, так что вскоре Того должен был получить второй шанс. Пока же он явно не собирался атаковать русский флот своими главными силами. Сбывался прогноз Макарова.
Но сложившуюся ситуацию можно было использовать для локальных операций. Штаб флота под руководством Моласа спешно заканчивал разработку плана окончательной «зачистки» и закрепления за ТОФом Эллиотов, дабы пресечь деятельность японских легких сил, чьи истребители периодически подбрасывали то подкрепления для армии Ноги в бухту Энтоа, то мины на внешний рейд Порт-Артура. После этого на очереди было блокирование Чемульпо с последующей ликвидацией этого порта в качестве пункта снабжения японской армии и маневренной базы флота, а также последующая атака на Пусан с теми же целями.
Главным противником, по мнению штабных, во всех этих операциях, скорее всего, выступят японские миноносные и минно-заградительные силы, поскольку Того даже при угрозе набега на Пусан вряд ли рискнет своими линейными судами при столь невыгодном для себя численном соотношении. Поэтому активизация ночных действий его миноносцев и заградителей просто неизбежна. К этому нужно было быть готовыми.
Японцы несколько раз попробовали на прочность оборону стояночной зоны внешнего рейда отрядами миноносцев, и было ясно, что на этом они не остановятся. Пока обошлось без потерь, так как сразу после обнаружения и открытия боевого освещения с наших сторожевых канлодок и крейсеров, стоящих в боновых коробах, противник ретировался.
Эти сооружения из бревен, бочек и стояночных противоторпедных сетей, подсказанные Алексееву Рудневым посредством Вадика еще в первую неделю после триумфального прихода «Варяга» во Владивосток, позволили довольно быстро решить проблему базирования и не только: по плану командования флотом в течение месяца такой персональный короб должен был получить каждый корабль первого и второго ранга, включая новоприбывших. А также готовились «групповые» для вспомогательных крейсеров, трального каравана и миноносцев. Кроме того, был наконец закончен изготовлением и установлен на внешнем рейде массивный сете-деревянный Г-образный плавучий бон с воротами, способными пропускать одновременно две колонны кораблей, ограничивающий стояночную акваторию на внешнем рейде от возможного применения противником подводных лодок.
Принятые меры вскоре позволили большей части кораблей флота перейти на постоянное нахождение на внешнем рейде, что было необходимо по нескольким причинам: во-первых, внутренний бассейн едва ли смог бы вместить весь флот иначе, как по принципу «селедки в банке». В этом случае возможен был вход и выход броненосцев и крейсеров первого ранга только под проводкой буксирами. Для такой операции потребовалось бы два приливных цикла. Даже при условии нахождения во внутреннем бассейне двенадцати крупных кораблей могли возникнуть проблемы с выходом в одну высокую воду.
Во-вторых, принципиально ускорялось выполнение решения комфлота на общий выход. С полусуток до одного-полутора часов. И, в-третьих, ночной выход части сил, а в темные или туманные ночи даже всего флота мог быть не замечен вражеской разведкой, что давало несколько часов форы. На первый взгляд – мелочь. Но, как показало недалекое будущее, возможно, она и оказала решающее влияние на исход того грандиозного события, которое потом историки окрестят «Шантунгским Трафальгаром». О том же, что нахождение флота на внешнем рейде делало бессмысленными и невозможными потуги противника по блокированию прохода на внутренний рейд брандерами, можно и не говорить…
* * *
Руднев был всецело поглощен эскадренными заботами, когда суматоха разбирательства со сроками окончания ремонта тормоза отката поврежденной пересветовской пушки была прервана срочным вызовом на «Потемкин». Командующий флотом и его штаб требовали адмиралов на военный совет к 15:00. Судя по всему, предстояло расставить точки над «i». Тихоокеанский флот завершал подготовку к решительным действиям, и Макаров желал, чтобы каждый знал «свой маневр».
Подбирая бумаги, которые нужно взять к командующему, Руднев вдруг ощутил, как «Громобой» изрядно качнуло. Потом еще раз… «Интересно, что это там?» – подумал он и поднялся посмотреть на верхнюю палубу юта.
Мимо крейсера почти полным ходом уже пробежал, направляясь в проход, «Лейтенант Бураков».
«Понятно, идет из Чифу или Циндао, видимо, что-то такое везет, что Макаров нас и собирает немедленно».
Флагманский броненосец стоял на внутреннем рейде, и нужно было поторапливаться: с суши задувал приличный ветерок, придется выгребать против волны в проходе.
«Надо потеплее одеться. Но что-то торопится Степан Осипович, ведь сам же предупреждал, что соберет всех на совет послезавтра», – подумал Руднев и отдал приказ готовить катер…
Когда дверь салона на «Князе Потемкине» закрылась за ним, Руднев понял, что опять опоздал. Часы безжалостно демонстрировали 15:07. Занятый ожиданием вежливого «фитиля» от командующего, он не сразу обратил внимание на странную, гнетущую тишину, висевшую в воздухе. Макаров без каких-либо приветствий молча подошел и, протянув руку, кивнул на свободное кресло у стола. «Что-то случилось…» Екнуло сердце. Таких мрачных выражений на лицах Петрович давно не видел.
