– Ну и как самочувствие?
– Не жалуюсь. Тийя, я…
– Что?
– Я хотел перед тобой извиниться.
– За что?
– Ну за то, что повел себя тогда так глупо. Разозлился, обиделся… Я еще не понимал, что любимую девушку надо завоевать, а не просто предложить ей руку и сердце.
– И ты решил меня завоевывать? – с непроницаемым лицом спросила я.
– Да.
– Димка, ты просто сумасшедший. Я ведь не люблю тебя.
– Зато я тебя люблю. Это все уравновесит.
– И ты не отступишься?
– Не отступлюсь.
– Тогда тебе грозит участь пополнить золотой фонд городских сумасшедших.
– Ничего. Может, сумасшедшим я тебе больше понравлюсь. А теперь рассказывай.
– Что? – Я чуть не села мимо стула. Вовремя опомнилась. – Что рассказывать?
– Про своего возлюбленного. Я хочу знать, чем он так тебя привлек. Кстати, где он?
– А откуда ты про него знаешь?
– Да весь музей жужжит о твоем новом парне с синими глазами.
– Он не новый. Он первый и единственный. Ясно?
– Ясно. Так где же он?
И тут я не выдержала и расплакалась – сухим бесслезным плачем.
– Он пропал. Исчез, и все. Стал как пламя и…
– Миленько. – Димка по-хозяйски положил мне руку на плечо. – Не кисни, Тийя. У тебя есть я.
Я сбросила его руку со своего плеча:
– Знаешь, эта перспектива меня вовсе не радует.
Дима посерьезнел:
– Тийя, дай мне шанс. Хоть маленький-маленький шансик на то, что я сумею тебе понравиться.
– И что же ты собираешься делать? В процессе завоевания моего сердца?
– Я собираюсь пригласить тебя в театр.
– Я не люблю наш драматический театр. Мне не нравится основной состав.
– А я и не предлагаю тебе драматический. Мы пойдем с тобой на премьеру студии «Маска». Они как раз сегодня дают драму Надежды Колосковой «Орифламма».
– Что?
– «Орифламма». Не «Орифлейм», конечно.
– Я знаю, что такое орифламма, не дура. Все-таки музейный работник.
– Эта пьеса о Жанне д’Арк. Тебе ведь нравится французская история.
– Нравится. Уговорил. Идем смотреть пьесу. А пока садись за свой комп и не мешай мне работать. У меня каталог органических редкостей запущен так, будто в нем сто лет никто не разбирался. Мне за это влетит.
– А знаешь что?
– Что?
– Говорят, режиссер этой «Маски» великий волшебник. И у него роли часто играют не живые люди, а привидения.
– Ну становится все интереснее. Ладно, Дима, я пойду с тобой. Но только не вздумай потом тащить меня в какой-нибудь ресторан.
– Почему?
– Я на особой диете.
Остаток дня я провела за каталогом, хотя мысли мои были далеко. Пальцы стучали по клавиатуре, глаза пялились в экран, а на самом деле я превратилась в один сгусток боли и тоски с воплем: «Где ты, Лекант?!»
Наступил вечер. Я позвонила своим родителям и сказала, что иду с Димой Санниковым развеяться в театр. Мама осторожно переспросила насчет театра, но я твердым голосом дала ей понять, что она не ослышалась.
Театральная студия «Маска» располагалась в фешенебельном районе нашего города. Здесь было полно кафе, ресторанов и богатых магазинов. И заправляли тут гномы.
– Слушай, – спросила я Диму, чтобы хоть как-то заполнить исходящую от меня мертвую тишину, – а в театре тоже играют гномы?
– Нет.
– Просто я подумала, что раз это гномский квартал…
– Тут арендная плата ниже. Вот Валерьян Борисыч и снял здесь подвал под студию.
– Мы идем в подвал?
– Да. Там знаешь как здорово!
– Не сомневаюсь.
Наконец мы остановились у кованой двери. Возле нее маячил охранник.
– Ваши билеты!
Дима протянул ему билеты.
– Добро пожаловать на премьеру!
Дверь перед нами распахнулась, и я увидела кабину лифта.
Мы вошли в нее, дверь за нами закрылась. Лифт поехал вниз, и ехал долго.
– Какой же глубины этот подвал? – изумилась я.
– Не знаю, – пожал плечами Димка. – Известно только то, что его гномы выкопали.
Лифт остановился. Двери разъехались в стороны, и перед нами бледно-серой дырой замаячил коридор, украшенный факелами с люминесцентными лампами. Мы медленно пошли по нему. Здесь было много паутины, к стенам привалились скелеты в лохмотьях, и вообще антураж был самый что ни на есть готический. Коридор закончился дверью. Но перед ней стояло кресло с высокой резной позолоченной спинкой, а в кресле сидел весьма пожилой и представительный вампир. То, что он вампир, а не зомби или оборотень, было ясно по его глазам и шикарному камзолу, расшитому черными и белыми шелковыми нитками.
– Приветствуем вас, маэстро, – произнес Дима, изящно кланяясь и слегка подталкивая меня к тому же. Я не стала чваниться и поклонилась. А когда подняла голову, то увидела, что никакого кресла и сидящего в нем вампира нет и в помине. Просто видение.
– Это главный режиссер театра, – почти благоговейно сказал Дима. – Вернее, его привидение. Он здесь всех так встречает. Надо ему поклониться, и тогда двери в зал откроются.
– Замечательно. Только смотрю, что-то никто особо не ломится в эти двери на просмотр спектакля. Не сказала бы, что «Маска» популярна среди местного населения.
– Популярна, популярна. Просто все уже внутри. Мы запаздываем. Идем.
Дима толкнул двери руками, и те легко распахнулись. Меня сразу накрыл шум сотен перешептываний, легкого смеха, покашливания, шуршания бумаги. В зале было темно, поэтому я не видела, сколько именно там людей, но чувствовалось, что немало. Я также уловила запах полудюжины зомби и пришла к выводу, что театр действительно популярен. Ни одного среднестатистического зомби не заманить на какое-нибудь общественное мероприятие, они до безумия стеснительны. А уж если пришли на спектакль, значит, оно того стоит.
Мы с Димой, пару десятков раз извинившись, пробрались на свои места и сели. Полуосвещенная сцена была прямо по центру перед нами. Она не закрывалась классическим занавесом, видимо, это был еще один признак модерновости театра.
– Сейчас начнется, – возбужденно сказал Дима и взял меня за руку. – Ой, Тийя, а почему у тебя такие руки холодные?
– Потому что я мертвец, если ты помнишь, – ледяным тоном сказала я и отняла у него свою руку. – Во мне нет крови, которая согревала бы организм. Надеюсь, сей факт внушит тебе здоровое отвращение ко мне. А то ты мне уже все уши пропирсинговал своей любовью.
