– Что сделал?
– Проехали. И где же актеры?
Тут на сцену, словно отвечая на мой вопрос, вышла девочка лет шестнадцати, одетая во все белое, словно рождественский ангел. И прочитала:
На знамени моем – Господь
И лилий полевых невинность.
Скажи мне, страждущая плоть,
Что ты еще сумеешь вынесть?
Турель, Патэ и Орлеан,
Я с вами – кровью, пылью – с вами.
От Господа мне голос дан,
И знание мое, и знамя.
Дай Бог мне в эту землю лечь,
Случайным рыцарем убитой.
Как жаль, что королевский меч
Мне не поможет в этой битве.
Покуда час мой не пришел,
Не сыгран акт последний драмы,
Я буду видеть белый шелк
Моей небесной орифламмы.
И – девушка растаяла.
– Первое привидение! – прокомментировал Димка.
– Слушай, – шепнула я ему, – я терпеть не могу тех, кто комментирует телепередачи и театральные постановки. Поэтому заткнись, сиди и смотри. И не мешай мне.
Дима явно обиделся, засопел, сжался в кресле. А я выругала себя за неласковость. В конце концов, Димка как истинный джентльмен пригласил меня в театр, заплатил за билеты немалые деньги, а я на него рычу. Ладно, извинюсь потом, когда спектакль кончится.
А на сцене уже разворачивалось вовсю действо. Актриса, играющая Жанну, была молода и по-своему привлекательна. Играла она талантливо, задорно и начала мне нравиться. Больше всего мне приглянулся эпизод, когда юная Жанна, крестьянка из деревни Домреми, отправилась в замок Вокулер к капитану Роберу де Бодрикуру. Сцена была оформлена в строгих тонах классического средневекового замка, я даже не успела заметить, как заросли цветущего дрока Домреми сменились на мрачные стены замка Вокулер.
В центре сцены стоял стол и корявые табуреты. Капитан де Бодрикур сидел на одном из них и ужинал в самом мрачном настроении. Вошел паж.
ПАЖ. Господин капитан, дева снова просит принять ее.
БОДРИКУР. Ах, черт! Дева! Она у меня в печенках сидит! С тех пор как она заявилась сюда, замок превратился в постоялый двор! И почему возле кухни ошиваются бродяги?! Ведь велено – нищих гнать к чертовой матери!
ПАЖ. Это не бродяги и не нищие, господин капитан. Это просто бедные солдаты, без места. А дева пообещала им, что они все будут служить в ее войске.
БОДРИКУР. В войске! Нет, я сам положительно спятил! Вместо того чтобы взашей выгнать эту девицу и надавать ей пощечин… то есть сначала надавать пощечин, а затем выгнать, я терплю ее в своем доме вот уже третью неделю. До чего дошла страна, срам! Девки лезут на войну! Ну что ты стоишь? Пшел вон!
ПАЖ. Но вы примете деву, господин капитан?
БОДРИКУР. Хамье… Распустились, давно не пороты… Ладно, зови, пусть войдет. Чтоб ей провалиться!
Паж уходит. Бодрикур с яростью пьет вино. Появляется Жанна.
ЖАННА. Доброго ужина, капитан! Я снова пришла к вам, чтобы узнать, когда наконец смогу ехать к королю. Вы обещали послать гонца с письмом его величеству, но до сих пор не сказали, сделали ли это. А мне дорога каждая минута…
БОДРИКУР. Цыц! Минута дорога! Скажи спасибо, что я еще терплю, как ты, сопливая мужичка, орешь на меня каждый день! Без тебя у короля советников предостаточно!
ЖАННА. Я повторяю, мне нужно ехать. Так приказал мне Бог. Кто вы такой, чтобы противиться Его воле?
БОДРИКУР. Ну и нахалка ты! Как ты поедешь, об этом ты подумала? Тебе нужна лошадь, снаряжение, спутники, наконец! А я не королевский казначей, чтоб найти на все это деньги.
ЖАННА. О, не беспокойтесь! Лошадь мне уже купили вскладчину. А костюм с плеча вашего оруженосца мне вполне подойдет.
БОДРИКУР. Ты что, сдурела, что ли? Хочешь одеться в мужской костюм?!
ЖАННА. Конечно. Я ведь еду воевать, а не танцевать.
БОДРИКУР. Ладно, все, я сдался, ты победила. Тащись на свою войну, если тебе так приспичило. О! Я даже подарю тебе свой старый меч. Вдруг тебе повезет, и ты прославишься? Тогда все будут знать, чьим мечом ты воевала.
ЖАННА. Это никому не нужно. У меня очень скоро будет свое оружие.
За сценой послышался шум, появился паж и мужчина в костюме оружейника. Они что-то говорили Бодрикуру, тот отвечал, говорила также и актриса, играющая Жанну, но я уже ничего этого не слышала. Я провалилась в самый натуральный транс, глаза мои пялились на сцену, но видели совсем иные картины…
Я видела огромное поле, покрытое черной выжженной травой. Посреди поля возвышался замок из черного же камня. И к вратам этого замка скакал на лошади всадник в белых доспехах и ало-кровавом плаще. Лицо его было скрыто забралом шлема, но я почему-то знала – это Лекант.
У самых ворот он спешился, и тотчас же холодные черные створы отворились перед ним. Честное слово, я бы подумала, что рассказываю анекдот про «черный-черный дом, черные-черные ворота, черный-черный гроб», если б на самом деле мне не было так страшно за Леканта.
Во что ты ввязался, мой простодушный возлюбленный?! И я не могу прийти тебе на помощь!
Или – могу?
Мои глаза неотступно следовали за Лекантом. Вот он скрылся в воротах замка, и те затворились за ним. К Леканту подошел какой-то карлик и принял у него меч. Затем откуда-то из-за угла выползла большущая черная с золотом змея и обвилась вокруг ног моего возлюбленного, сжав их, подобно жутким колодкам.
Он стоял, терпеливо перенося все это.
«Лекант», – позвала я его всей силой сердца.
Он вздрогнул. Неужели он услыхал мой зов?
Нет, это, наверное, потому, что на сцене, представленной моему взору, появился еще один персонаж.
Она.
Она была великолепна. Само совершенство во всем. Дивной красоты, просто иконописное лицо, светящиеся расплавленным золотом глаза, стан, затянутый в ослепительное платье… Я увидела, что Лекант избегает смотреть на нее.
Она тоже это заметила.
– Почему ты не смотришь на меня, Златоперый? – голосом, напоминающим трение льдинок о стенки хрустального бокала, спросила она. – Я так тебе противна?
– Ты не можешь быть мне противна, Лалит. Это значило бы, что я испытываю хоть какие-то чувства к тебе, я же не испытываю никаких.
– О! А не лжешь ли ты, Златоперый? Когда-то ты готов был отдать полмира за один мой взор!
– Те времена давно прошли, Лалит. Лучше скажи, как тебе удалось взять меня в плен?
– Ах, как ты наивен и неразумен, дхиан Порядка! Если все дхианы Порядка станут такими же благоразумными, как ты, нам, дхианам Хаоса, нечего будет делать. Браслеты, Лекант. Ты поступил неразумно, передав их на хранение какому-то умертвию.
