Собака мотала хвостом и умоляюще поскуливала: «У-у-у».
– Не могу я тебя освободить, – сказал Гилас. – Увяжешься следом – меня поймают!
Животное жалобно глядело на мальчика.
– Ничего с тобой не случится. – Гилас попробовал его успокоить. – О тебе позаботились, оставили воды – значит, скоро вернутся.
Гиласу самому хотелось бы в это верить. Взять пса с собой нельзя: черные воины идут по следу, а собака может выдать. Животному не объяснишь, что хозяин прячется. Но вдруг его убьют? Расправились же с Брысем.
Приняв решение, Гилас схватил миску, отвязал собаку и потащил за собой. Когда подошли ближе к деревне, привязал ее к другому дереву, налил воды и ослабил веревку на шее.
– Все будет хорошо, – прошептал Гилас. – Здесь тебя наверняка увидят.
Мальчик зашагал прочь. Собака села и тихо заскулила, глядя ему вслед. Гилас обернулся. Пес вскочил. Теперь в его поскуливании послышалась надежда. Гилас стиснул зубы и бросился бежать.
Луна пряталась за облаками, и скоро он сбился с пути. Бурдюк и мешок с едой казались все тяжелее. Наконец на лесистом склоне холма Гилас наткнулся на каменную хижину. Прислушался – тихо. Должно быть, заброшенное жилище.
Пригнувшись, мальчик пробрался внутрь через низкий дверной проем. Под ногами захрустели черепки. Внутри холодно, пахнет сырой землей и мертвечиной: видно, какой-то зверь пришел сюда умирать. Но ночевать в хижине лучше, чем под открытым небом.
В темноте Гилас сел у стены и съежился. От него пахло псиной. Гилас вспомнил последние минуты с Брысем. Мальчик оттолкнул его морду. Но почесал ли за ушами? А под передней лапой? Брысь это любил. Гиласу не верилось, что он никогда больше не увидит любимого пса. Брысь не прижмется к нему теплым мохнатым боком. Не разбудит, тыкая усатой мордой в лицо.
Гилас открыл бурдюк, глотнул воды. Развязал мешок, нашел оливки. Руки затряслись, оливки выпали. Попытался подобрать, но никак не мог нащупать. Стена в голове рухнула. Воспоминания хлынули наружу.
Они с Исси остановились на ночлег в пещере на западном пике. Исси пошла выкапывать корни златоцветника, а Гилас тем временем освежевал белку и оставил жариться на огне.
– Сбегаю на речку, окунусь, – предупредил он. – Смотри, чтобы белка не подгорела.
– Когда это у меня белки подгорали? – возмутилась сестра.
– Да позавчера!
– Неправда!
Не ответив, Гилас зашагал по тропинке.
– Вовсе она не сгорела! – прокричала Исси вслед брату.
На берегу горного потока Гилас положил на камень нож и рогатку, стянул через голову тунику и медленно вошел в воду. Тут с вершины донесся клич сокола. Гилас мимоходом подумал – вдруг это какой-то знак? И тут Брысь яростно залаял. «Возвращайся! Беда! Беги скорее!» Потом закричала Исси. Тунику надевать некогда. Схватив нож, Гилас понесся обратно. Медведь, волк, лев? Что так напугало Исси?
От пещеры доносятся мужские голоса. Говорят вполголоса, напряженно. Гилас уловил горький запах сажи. Юркнул за куст можжевельника, выглянул из зарослей. Четыре козы лежат на земле зарезанные, остальное стадо разбежалось. Воины – настоящие воины! – обыскивают место стоянки. Тут Гилас с ужасом заметил знакомый лохматый мех, облепленный репьями, и крупные сильные лапы. Из бока Брыся торчит стрела. Потом Гилас нашел взглядом Исси – та прячется в пещере, от потрясения в худеньком личике ни кровинки.
Нужно что-то предпринять, пока ее не нашли. Рогатка осталась на камне. Под рукой только кремневый нож, но какой от него прок? Разве может мальчишка, только встретивший двенадцатое лето, одолеть семерых мужчин, вооруженных до зубов?
Гилас выскочил из куста и крикнул:
– Я здесь!
Преследователи с лицами, серыми от сажи, обернулись.
Петляя между деревьями, Гилас уводил воинов от сестры. Мальчик не рискнул ее окликнуть, но Исси девочка умная, наверняка догадалась убежать. Засвистели стрелы. Одна вонзилась Гиласу в руку. Он вскрикнул, выронил нож…
В темной хижине мальчик обнимал колени и раскачивался взад-вперед. Хотелось буйствовать, орать, выть. Почему черные воины напали? Гилас, Исси и Брысь ни в чем перед ними не провинились.
Глаза защипало. В горле стоял ком. Злясь на себя, Гилас попытался успокоиться.
Слезами Брыся не вернуть. Надо не плакать, а искать Исси.
– Не буду реветь, – вслух произнес он. – До слез им меня не довести.
Сдерживая плач, Гилас оскалил зубы и ткнул кулаком в стену.
Его разбудил лунный свет, проникший в хижину через дверной проем. Гилас не сразу сообразил, где проснулся. Некоторое время лежал на боку, борясь со страхом. Потом все вспомнилось и стало еще хуже.
«Как только рассветет, – сказал себе Гилас, – пойдешь в Лапитос искать Теламона. Исси наверняка у него. Даже если нет, ты ее все равно найдешь. Исси умеет за себя постоять и знает горы. Не пропадет». Гилас не позволил себе думать о том, что Исси может быть мертва.
Когда глаза привыкли к темноте, он заметил возле входа что-то похожее на глиняную жаровню. На ней высилась горка обугленных костей. Рядом лежал разбитый кремневый нож и ряд стрел, каждая сломана ровно пополам. Гилас забеспокоился. Сел. Так обычно поступают только в одном случае.
У противоположной стены на спине лежит мертвец. Лицо прикрывает ткань, но по некрашеной тунике и мозолистым ступням Гилас догадался, что этот человек был крестьянином. Наверное, его родные колебались – то ли бежать от черных воинов, то ли задабривать рассерженный дух умершего. Но пренебрегать ритуалами не стали. Уложили покойного на тростниковую циновку вместе с копьем и серпом. Перед этим, конечно, убили оружие, разломив на две половины, чтобы дух мог им пользоваться. По той же причине разбили его чашку и миску и задушили собаку. Она лежит рядом, готовая следовать за хозяином в мир иной. Похоже, крестьянин зажиточный – в дальнем углу усадили тело раба. Как и собаку, его убили, чтобы прислуживал хозяину на том свете.
«Гробница», – понял Гилас. Нашел куда залезть! Мог бы раньше догадаться. Вот почему жители деревни оставили подношение возле ульев – чтобы пчелы тоже помянули умершего. А открытой гробницу оставили, чтобы дух из нее вышел.
Мальчик нарушил все законы. Надо было подойти с запада, прижав кулак ко лбу, и попросить у Предков разрешения войти. Затаив дыхание, Гилас потянулся за вещами.
Вдруг мертвый раб в углу открыл глаза и уставился на мальчика.
3
Покойник, как и подобает недавно умершему, синюшно-бледен. Глаза поблескивают в лунном свете. Гилас прижался к стене гробницы. Вот серые губы приоткрылись, и мертвец что-то сказал. Голос звучал глухо, замогильно. Речь напоминала крики ястребов в высоком, холодном небе. Наречие чужое, Гилас ни слова не разобрал. «Не может быть, – подумал мальчик, – наверное, показалось!» Вдруг труп издал протяжный, хриплый вздох:
