Владыка лучей, создатель света,
К которому боги обращают мольбы,
Который протягивает свои руки, когда пожелает!
Его враги сражены его пламенем,
Это его око, которое победило зло.
Он послал свое копье, чтобы его проглотил хаос,
Он принудил нечестивого дракона выплюнуть все, что он
Взываю к тебе, о Ра, владыка правды,
Чье святилище таинственно, господин богов!
Хепри в его ладье,
Который отдал приказ, и появились боги!
Атум, создатель людей,
Тот, кто создал их в различных формах и вдохнул в них
жизнь,
Различая форму
[743] одного от (формы) другого!
Теперь следует раздел в самом современном, лирическом стиле:
Кто прислушался к мольбе того, кто в тюрьме,
По доброте сердца, когда человек взывает к нему!
Кто выводит усталость из него, которая ожесточает
сердце,
Кто судит угнетенных, угнетенных и нуждающихся!
Владыка знания, в чьих устах мудрость
[744],
Чтобы ублажить его, приходит Нил!
Владыка веселья, великий любовью,
Кто даровал
[745] жизнь людям,
Кто открыл каждому глаза!
О ты, (который был) создан в хаосе,
Который создал наслаждение и свет!
Боги радуются при виде его доброты
[746],
Их сердца оживают, когда они взирают на него.
Следующий раздел гимна сворачивает к сухому стилю, который прославляет божество, как почитаемое в Фивах и Гелиополе, «кого почитают в шестой день и средний день месяца». С бесконечными повторениями описаны его короны и эмблемы. Через какое-то время, однако, отчет об его деятельности, как создателя и защитника, приобретает современный тон фанатичной веры.
Тот единственный, кто создал то, что есть,
Создатель всех людей, создавший то, что существует!
Люди произошли из его глаз,
Боги выпрыгнули из его уст.
Кто создал луга для стад,
Животворные деревья для людей;
Кто разрешил рыбе жить в реке,
Птицам прикасаться (?) к небу.
Он дал дыхание тому, кто в яйце;
Он поддержал кузнечика
И дал жизнь (даже) мошке
[747],
Также ползающим и летающим существам;
Кто создал пищу для мышей в их норках
И накормил летающие (создания) на каждом дереве.
Взываю к тебе во имя всего этого!
Тот, единственный, с множеством рук
[748],
Кто лежит, бодрствуя ради всех людей, когда они спят,
Изыскивая, что лучше всего для его животных!
Ясно, что египетская концепция богов в Новом царстве значительно отошла от прежних низких, примитивных идей. Божества этих более поздних религиозных гимнов не только приобрели неограниченную власть над всей природой, но обладают большой нравственной силой, как основой любви, мудрости и справедливости, – по крайней мере, такова фигура высшего божества, которое пытаются найти религиозные мыслители и поэты. Если бы можно было очистить эти египетские описания от политеистических и характерных пантеистических черт, их концепция отеческого и всемогущего божества показалась бы временами приближающейся к библейскому представлению о Боге.
С другой стороны, мы должны постоянно задавать вопрос, насколько массы могли следовать за этим благородным движением. Даже жрецы не обладали такой способностью, так как не могли освободить мифологию от древних сомнительных традиций, которые описывали богов как слабые и несовершенные создания, как в нравственности, так и в могуществе
[749]. В магии всех периодов божества предстают как создания, ошибающиеся еще чаще. Последние колдуны особенно стремились сохранить и подчеркнуть традиционную слабость божеств, используя сомнительные мифы в магических ритуалах. Иногда они действительно старались угрозами извлечь богов из их небесных жилищ. Тем не менее они никогда полностью не возвращались к концепции местных духов, которые находились в обращении в первобытном веке, и подобные конфликты между более высокими и более низкими идеалами богов уцелели и в других религиях, помимо земли Нила.
Рис. 218. Антей-Серапис
Следов иностранного влияния невозможно обнаружить ни в одном из рассматриваемых нами явлений. Заимствование египетской мифологией азиатских мотивов никогда не изменяло всерьез египетской мысли, и это не могли сделать немногие азиатские божества, которым одно время поклонялись в Египте. Эти иностранные культы существовали бок о бок с древними египетскими святынями, не смешиваясь с ними и не принимая их вид. В более поздний период вторжение множества неассимилированных элементов такого рода лишь сделало египетскую религию более консервативной. Это столь же справедливо для греческого периода, когда даже официальный культ Сераписа очень медленно усваивали коренные египтяне. Только магия была всегда открыта иностранному влиянию. В римский период, когда религия Греции и Рима была довольно странно египтизирована и когда распространение христианства одинаково угрожало язычеству любого типа, мы обнаруживаем определенное смешение египетской и греко-римской систем в народном сознании. Это влияние, однако, было менее сильным в храмовых культах, которые все еще стремились, насколько могли, копировать самые древние образцы. Бог-солнце, когда-то изображавшийся в Филах как лучник, одна из редких адаптации к греческой мифологии
[750]. То же самое можно сказать о любопытном изменении древнего типа бога Антея, который превратился в Сераписа с неегипетским ореолом, одеждой и оружием римского воина и пр. Анубис и Офоис, охраняющие гробницу близ Александрии, представлены в подобном виде.
