В понедельник, 18 января, мы получили интересную информацию из-за границы. Недавно в разговоре с Морисом Палеологом русский император резюмировал свои мысли в следующих трех конкретных утверждениях: твердая решимость продолжать войну до победного конца (a outrance), твердое намерение уничтожить военную силу Германии, невозможность перейти в наступление до начала апреля (Петроград, № 80). К несчастью, этот последний пункт не соответствует предыдущим.
По словам Сазонова, последние известия, полученные им из Бухареста, говорят, что румынское правительство решилось теперь выступить в скором времени против Австрии (Петроград, № 79). Но в Париже приходят к убеждению, что русский министр слишком склонен принимать свои желания за действительность, от постоянных надежд здесь начинают терять надежду.
Подал в отставку министр иностранных дел граф Берхтольд, этот австрийский барин, который своей высокомерной небрежностью так много способствовал с 1912 г. ухудшению интернациональных отношений. Кажется, румыны видят в этой отставке скорее основание для беспокойства, нежели успокоительный момент. Некоторые из них боятся, что Австрия в ближайшее время поставит Бухарест перед необходимостью высказаться в ту или другую сторону и не оставит уже за ним свободы выбрать момент для этого. Другие опасаются открытия переговоров, которые поведут к сепаратному миру в пользу Венгрии и, следовательно, в ущерб Румынии (Бухарест, № 25). Но, согласно Сазонову, замена графа Берхтольда бароном Бурианом означает, что Австрия чувствует, что ей приходит конец вследствие внутреннего распада, и в отчаянии бросается в объятия Германии (Петроград, № 78). Нам остаются только догадки.
Жоффр пришел к окончательному решению: он признает необходимым создание резервной армии или армии для маневренных действий. Письмом от 19 января он извещает сэра Джона Френча, что, по мере того как станут прибывать английские подкрепления, он будет постепенно снимать французские корпуса на Северном фронте. Он сообщает, что армия второй очереди будет состоять из десяти регулярных дивизий, четырех дивизий территориальных войск и семи кавалерийских дивизий. Вместе с тем, несмотря на неудачу наших попыток 20 декабря 1914 г. и 8 января, он сохраняет для наступления в Шампани в силе свои директивы от 8 декабря. В том же письме от 19 января он пишет с той свойственной ему ясностью ума, которая была одним из источников его силы до битвы при Марне и во время ее: «Наступление 4-й армии в Шампани является главной операцией и будет проводиться с максимальной энергией и быстротой средствами 4-й армии, а для использования успеха могут быть взяты дивизии из генерального резерва»*.
Однако по поводу этих местных атак ко мне со всех сторон обращаются с очень резкой критикой. В первую очередь отмечаю письмо Мессими; содержание его я сообщил Вивиани и Мильерану. Он пишет, что операции в конце декабря стоили нашим войскам так же дорого, как немцам битва во Фландрии. Сообщает, что в немецком бюллетене от 18 января наши потери с 17 декабря по 17 января определяются в двадцать шесть тысяч убитых и восемнадцать тысяч взятых в плен, и, кроме того, число наших раненых указывается в восемьдесят тысяч. Мессими убежден, что эти цифры не преувеличены. Он снова очень сурово отзывается об «этом наступлении, повсюду начатом на авось, без общей идеи, без стратегического плана». Пишет мне, что перед своим отъездом из Парижа на фронт в Вогезах считал нужным подчеркнуть своим письмом «то глубокое негодование и скорбь, которые вызвали у него события истекшего месяца». В несколько резкой форме эти строки, к несчастью, содержат долю истины.
Краткое освежающее интермеццо. В среду, 20-го, в Елисейском дворце обедают в дружеской среде несколько собратьев из академии: Фредерик Массон, Франсис Шарме, Альфред Капюс, Морис Баррес. Все они стараются своими писаниями поддержать дух страны, всем им хочется иметь достоверные сведения. Морис Баррес сообщает мне новые подробности об указанных уже мне злосчастных мерах, которые военные власти сочли нужным принять против подозрительных или якобы подозрительных лиц. Были случаи несправедливых эвакуации и слишком поспешных интернирований в концентрационные лагеря. По моему предложению правительство поручило эльзасским беженцам во Франции – Гельмеру, Блументалю, Веттерле и Ложелю – посетить эти лагеря и раздать удостоверения личности всем: тем интернированным, образ мыслей которых не возбуждает сомнений и которым можно без опасения дать свободу передвижения. Однако надо думать, что столь тяжелая психологическая ошибка военных властей вызовет в Эльзасе длительное недовольство. Мы вступили в страну, которая растеряла свое знание французского языка. Не требует ли благоразумие, чтобы мы не судили по внешним признакам?
Герцог де Гиз отплыл 20 января из Марселя, он поедет через Грецию в Софию. Его сопровождает приятель-француз де Лувр, пользующийся доверием Фердинанда. Делькассе поручил нашему посланнику де Панафье предупредить короля о предстоящем приезде его родственника (№ 39). Герцог де Гиз будет стараться убедить короля, что его личные интересы, а также интересы его королевства диктуют ему необходимость прийти в согласие с Антантой. Германия и Австрия могут давать Болгарии только пустые обещания. Будучи союзниками Турции, они не могут вырвать у Порты Фракию. Питая властолюбивые планы дойти до Эгейского моря, они никому не позволят занять Македонию, другими словами, путь к побережью. Напротив, Антанта не заявляет притязаний ни на Фракию, ни на Македонию и поэтому имеет возможность дать Болгарии в обеих этих странах самые широкие сатисфакции. Конечно, герцог де Гиз исполнит свою миссию со всем авторитетом своего имени и со всем жаром своего патриотизма. Но сохранил ли Фердинанд еще свою свободу, не заключил ли он тайных соглашений с центральными державами?*
Сэр Френсис Берти, к которому после возвращения из Бордо вернулось его хорошее настроение, привел ко мне и представил мне биканерского магараджу. Это красавец-индус с черными как смоль волосами и ослепительной белизны зубами. Четырнадцать лет назад он служил в Китае в английской армии и командовал Биканерским верблюжьим отрядом. Его княжество – одно из самых значительных в Индии. Он приехал с фронта, где состоит при британской главной квартире. Он снова надел военный мундир и говорит о войне с твердой решимостью, как подобает лояльному гражданину Британской империи. Индия, как и доминионы, составляют теперь одно целое с метрополией.
Кайо, находящийся теперь на пути в Южную Америку, обратился к правительству с просьбой распространить его миссию по вопросу о подводных кабелях не только на Бразилию, но также на Аргентинскую республику и Монтевидео. Мнения министров разделились, но в конце концов желание бывшего председателя совета министров было удовлетворено*. Надо думать, что в этом сыграло свою роль желание держать Кайо более продолжительное время вдали от палаты.
В субботу, 23 января, Бриан сообщил совету министров, что в некоторых кварталах Парижа массами распространяли листовки подозрительного происхождения, по всей вероятности инспирированные Германией. Это брошюрки под заглавиями «Нас обманывают», «Нас водят за нос», полные оскорбительных нападок на правительство, военных вождей и на меня. Чувство тревоги, вызываемое почти всюду неудачей наших последних операций, создает прекрасную почву для культуры ядовитых микробов. Долг правительства и мой совершенно ясен. Мы должны неослабно оказывать сопротивление заражению национального организма.
