В среду вечером, 24-го, Мильеран передает мне по телефону, что, по мнению главной квартиры, дела в Шампани идут хорошо, но в четверг утром мы получили не столь успокоительные сведения. Неприятель перешел в контратаку, и мы не в состоянии были удержать все свои позиции. Очевидно, мы не могли еще добиться решения в тот же вечер. Жоффр дал теперь знать Мильерану, что не остановит операций. Он изменил свое мнение. Эти колебания внушают совету министров беспокойство относительно настоящего и будущего. Он просит Мильерана затребовать у Жоффра немедленно по окончании сражения подробный рапорт о причинах нашей неудачи и о ее последствиях. Пусть нам скажут, надеются ли еще прорвать фронт неприятеля при новом наступлении такого же рода, или же надо отказаться от этой надежды? Надо ли будет искать решения с помощью других движений, массовой атаки, диверсии со стороны резервной армии, операции на дальнем театре военных действий? Рибо находит, что правительство слишком щедро отказывается от своих прерогатив. Вивиани нервно замечает, что настойчивые шаги перед главнокомандующим повели бы к его отставке, которая внесла бы смуту в страну и армию.
Разумеется, нервы Вивиани ежедневно подвергаются тяжелым испытаниям. В качестве председателя комиссии сената по иностранным делам Фрейсине пригласил Вивиани, а также Оганьера и Делькассе с целью запросить у них разъяснений по поводу атаки на Дарданеллы. Комиссия желает знать, почему Франция предоставила Англии командование в этой операции и как союзники предполагают определить будущий статус Константинополя. «Это значит выносить переговоры на улицу, – говорит мне Вивиани. – Сенаторы теперь менее благоразумны, чем депутаты. Науськиваемые Клемансо, они то и дело задирают правительство и вмешиваются в функции исполнительной власти». Факт тот, что открытые заседания происходят теперь редко и ввиду этого постоянные комиссии все более и более присваивают себе прерогативы палат. Вивиани, перед тем как предстать перед комиссией, был очень неспокоен, но вернулся оттуда совсем веселый. Объяснения, которые Оганьер, Делькассе и Вивиани дали Фрейсине и его товарищам, встретили весьма благоприятный прием. Что касается будущего, они ограничились утверждением, что Англия и Россия согласны с нами относительно свободы проливов. Что касается настоящего, они заявили, что начатая операция преследует цель прорваться через Дарданеллы и будет продолжаться, пока мы не дойдем до Константинополя. Фрейсине определенно заявил, что не допускает возможности неудачи. «Не будем слишком большими оптимистами, – заметил я Вивиани. – Как вы знаете, английское морское министерство не уверено в успехе, и Черчилль предвидел возможность того, что придется отказаться от операции в самый ее разгар». Вивиани признает, что он представил дело комиссии в розовом свете и что надежды комиссии могут рано или поздно натолкнуться на досадное разочарование, но он часто находится во власти своих настроений и, избежав какого-либо затруднения благодаря своим прекрасным интеллектуальным дарованиям и прекрасному ораторскому таланту, он чувствует облегчение и веселее принимается за работу.
Впрочем, первые известия, полученные нами из Дарданелл, удовлетворительны. Полностью уничтожены два форта на европейском берегу и два форта на азиатском берегу. Приступили к вылавливанию мин под защитой броненосцев и крейсеров. Один из этих четырех фортов был предварительно вооружен немцами. Кроме того, морские силы турок находятся под командованием германского адмирала Мартенса.
Мы извещаем сэра Эдуарда Грея (№ 629), что французский экспедиционный корпус под командованием генерала д’Амаде будет готов к отплытию 2 марта для сотрудничества в операции союзных эскадр против Турции. Этот корпус будет состоять из двух бригад пехоты, из полка кавалерии, из двух батарей 75-миллиметровых полевых орудий и одной батареи горных орудий 65-миллиметрового калибра, в общем четыреста офицеров, восемнадцать тысяч солдат, пять тысяч лошадей и тысяча повозок.
Генерал По, везущий французские знаки отличия, отправился в Россию через Балканы; стараясь завоевать на своем пути новые симпатии в пользу Франции, он, естественно, использовал эту дарданелльскую экспедицию и ее возможное развитие. В Софии население оказало ему горячий прием, а военный министр генерал Фитчев встретил его корректно, но король Фердинанд, извещенный о его приезде, не дал ему аудиенции (от де Панафье, № 86 и 87). В Бухаресте население оказало нашему генералу восторженный прием. Его сопровождала и приветствовала толпа, которую префект полиции определяет в двести тысяч человек. Город был разукрашен французскими флагами. Король и королева приняли знаменитого участника войны 1870 г., раненного в этой войне. В его честь состоялись два торжественных банкета. Правительство содействовало всем этим манифестациям, не присоединяясь к ним официально. Братиану повторил Блонделю, что в один прекрасный день придет время для вступления в войну Румынии, точно так же как Италии, но что ввиду позиции Болгарии и русских поражений необходимо выждать более благоприятных обстоятельств (Бухарест, № 79 и 80).
Тем временем пропаганда немцев по своей неутомимой активности не уступает их военным действиям. В настоящий момент она добивается в Вашингтоне того, чтобы снабжение гражданского населения Германии происходило под контролем Америки. В обмен на это несравненное преимущество Германия обещает отказаться от систематического уничтожения торговых судов. В ночь с 23 на 24 февраля она без предварительного требования остановиться, без предостережения, без предварительного захвата пустила на уровне Булони ко дну пакетбот англо-французской службы «Виктория», причем среди жертв были четыре американских гражданина. Соединенные Штаты склонны положить конец состоянию вещей, столь сильно нарушающему их интересы. Они выступили в Лондоне с поддержкой германского предложения. Но Англия и Франция знают, в какой мере экономические затруднения Германии могут сократить продолжительность войны, они приложат все усилия, чтобы расстроить этот ловкий маневр неприятеля*. Мы являемся господами на море. Пусть Германия попробует отнять у нас это господство, это вполне естественно. Но разве могут Соединенные Штаты, оставаясь нейтральными, сами лишить нас этого господства?
В пятницу, 26-го, бельгийское правительство прислало ко мне своего посланника барона Гильома. Бельгийское правительство подготавливает «Серую книгу», в которой должны фигурировать некоторые документы довоенного времени, находящиеся в архивах Брюсселя и посольства, а следовательно, попавшие теперь в руки немцев. Барон Гильом спрашивает меня, нахожу ли я неудобным публикацию в «Серой книге» отчета о двух беседах, состоявшихся между ним и мной на набережной Д’Орсе в июне и ноябре 1912 г.* Хотя оба эти документа содержат несколько ошибок в деталях, я считаю, что их можно опубликовать, запрошенный мною совет министров предпочитает не воспроизводить их в настоящий момент. Действительно, из моих слов, сказанных в 1912 г. барону Гильому на основе информации нашего генерального штаба, вытекает, что я ожидал в случае войны нарушения Германией нейтралитета Бельгии. Я заявил посланнику, что Франция никогда не нарушит мира, что она никогда не посягнет также на этот нейтралитет, и продолжал (в передаче барона Гильома): «В парламенте ни один депутат не голосовал бы за агрессивную войну. Я питаю также самое большое доверие к мирным устремлениям германского императора, но с сожалением констатирую, что с минувшей осени активизировались пангерманисты, они ведут непрекращающуюся пропаганду. Если Германия объявит нам войну, то это, конечно, произойдет против сокровенных желаний императора и будет доказательством того, что император уступил перед напором общественного мнения»*.
