Но, по словам посланника, я также конкретно заявил, что в случае франко-германской войны первым действием немцев будет вступление в Бельгию через Э-ла-Шалелль и Льеж; при этом я выразил пожелание, чтобы бельгийское правительство само приняло некоторые меры предосторожности. События оправдали все это. Поэтому я лично желал бы опубликования этих документов. Но перед правительством встал вопрос, не вызовет ли их опубликование нападок на французское командование со стороны некоторых политических деятелей, не станут ли они обвинять его в том, что оно не предусмотрело в плане XVII в большей мере той эвентуальности, которую в 1912 г. считало возможной. Перед этим возражением я не счел возможным настаивать на своем мнении. Тем не менее остается фактом, что, если Франция могла поступить неправильно, будь то по непредусмотрительности, будь то по чрезмерному доверию к лояльности другого, она никогда не была виновна в воинственных намерениях или в империалистических устремлениях. Эти письма барона Гильома примыкают ко всем документам, свидетельствующим о нашем желании мира. Они тем более показательны, что в других докладах бельгийского посланника, с большим шумом опубликованных немцами, он, как известно, вдается в довольно фантастические оценки, опровергнутые фактами и всей его корреспонденцией в целом.
Глава 3
Разногласия среди союзников. – Английский фронт. – Константинополь и проливы. – Гарибальдийские проекты. – Адриатическое море и адмирал Буэ де Лапейрер. – Отставка Венизелоса; кабинет Гунариса. – Комиссия Пайелля. – Первые пожелания Италии. – Ранение генерала Монури. – Судьба Святой Софии. – Доброволец в шестьдесят шесть лет. – Рапорт Жоффра. – Переговоры Италии в Лондоне и Вене. – Цеппелины над Парижем. – Совещание между Жоффром и министрами. – Американский лазарет. – Пьер Лота и бельгийский король. – Посещение 4-й и 3-й армий. – Генерал де Лангль де Кари, генерал Саррайль
В Шампани усиливаются бои между Пертом и Босежуром. Они усиливаются в Аргоннах, вокруг Борейля и на высоте Вокуа. Мы берем окопы, теряем их, снова проникаем в них и должны почитать себя счастливыми, если в конце концов остаемся на развороченном гранатами и залитом кровью клочке земли, за который уцепились. До сих пор никакой надежды на прорыв.
Жоффр обратился к Мильерану с большим письмом, в котором опять жалуется на английское командование. Френч – как видно, по приказу Китченера – не соглашается ни расширить свой фронт, ни освободить французские корпуса, которые фланкируют оба его крыла и нужны нам для усиления нашей армии для маневренных действий. А между тем фельдмаршал уже получил три новые дивизии из четырех обещанных ему и, стало быть, имеет теперь возможность расширить радиус своих действий. Но Китченер заявляет, что если мы могли взять одну дивизию в зоне действующих армий и отправить ее на Дарданеллы, то, значит, у нас есть свободные войска. Он заключает отсюда, что ничто не заставляет нас снимать с фронта наши корпуса, расположенные по соседству с англичанами. Слабый аргумент, так как дивизия, приготовленная Мильераном для участия в восточной экспедиции под командованием генерала д’Амаде, составлена из частей, взятых в тылу. Дело, очевидно, в том, что Китченер не верит в успех наступления, начатого Жоффром. Он не верит, что мы можем прорвать фронт немцев, и сам не прочь держать у себя в резерве несколько из своих дивизий, чтобы в случае надобности послать их на Балканы или на Дарданеллы. Как бы то ни было, Френч, который с недавнего времени любезно стал называть Жоффра «главнокомандующим союзными армиями», никогда не принимает с готовностью приказы французского генералиссимуса, он мало считается также с его директивами и советами, и эти разногласия могут приобрести роковое значение. Правительство поручило Делькассе и Мильерану указать Англии на опасность подобного положения, поддержать протест нашего главнокомандующего и в то же время стараться добиться единства командования во Франции под началом Жоффра, в особенности поскольку мы согласились на английское командование дарданелльской экспедицией.
Однако мы не только далеки от единства действий на полях сражения, у нас еще нет такого единства даже в области дипломатии. Палеолог телеграфирует из Петрограда (№ 347 и 348): «Двусмысленные слова, произнесенные недавно сэром Эдуардом Греем в палате общин относительно ближайшей судьбы Константинополя, произвели в России неблагоприятное впечатление. Русское общественное мнение опасается, что Англия в последний момент будет настаивать на том или ином решении, которое не удовлетворит полностью исторических устремлений России. В течение последних дней Сазонова забрасывают требованиями объявить публично, что турки будут изгнаны из Европы и русский стяг будет отныне развеваться над Золотым Рогом. Еще сегодня утром Сазонов просил меня и сэра Джорджа Бьюкенена быть свидетелями движения, происходящего в русском народе. «Несколько недель назад, – сказал он нам, – я мог думать, что вопрос о проливах не повлечет за собой обязательно окончательного занятия Константинополя. Сегодня я должен констатировать, что вся страна требует этого радикального решения. Между тем до сих пор сэр Эдуард Грей ограничился сообщением нам, что вопрос о проливах должен быть полностью урегулирован в согласии с Россией. Правда, король Георг V пошел дальше, так как он заявил графу Бенкендорфу: „Константинополь принадлежит вам“. Но теперь настал час говорить более определенно. В заключение Сазонов просил сэра Джорджа Бьюкенена настаивать перед сэром Эдуардом Греем на том, чтобы английское правительство дало свое согласие на планы России. Он будет благодарен вашему высокопревосходительству за поддержку его просьбы».
Язык Сазонова в передаче Палеолога показался мне очень серьезным. Насколько мне известно, Россия здесь впервые объявляет нам о своих притязаниях на Константинополь. Она всегда заявляла нам, что уже не имеет подобных устремлений, и со времени войны ее самыми недавними максимальными требованиями были свобода проливов, нейтрализация Константинополя и пункт на Босфоре. Она не получила еще от Франции никаких обещаний. Тем временем Россия до сих пор не участвует в дарданелльской экспедиции. Войска, об отправке которых объявлялось, даже не подали никаких признаков жизни. Если Константинополь падет, Россия будет здесь ни при чем. Она не может также не знать, что Румыния никак не согласится с перспективой быть закупоренной и что греки предпочитают видеть в Константинополе турок, а не русских. Итак, Россия вызовет раздражение двух наций, симпатии которых для нас ценны и, пожалуй, даже необходимы. Наконец, когда России обеспечат обладание Константинополем, она, несомненно, потеряет всякий интерес к войне с Германией.
Я пригласил Вивиани и Делькассе к себе на совещание по поводу этого неприятного инцидента. Оба они удручены им. Делькассе даже приготовил уже депешу для Палеолога. В ней говорится, что, прежде чем решать судьбу Константинополя, союзники должны высказаться относительно свободы проливов, которую русское правительство признавало в принципе во всех прежних разговорах. Совершенно верно. Но как совместить свободу проливов с выраженным прежде намерением России занять укрепленный пункт на Босфоре? Все это необходимо уточнить. Решено, что Делькассе, вместо того чтобы неопределенно говорить о проливах, обусловит, что свобода должна быть безусловной во всякое время и для всякого и распространяться на Босфор, равно как и на Дарданеллы. Что касается вопроса о Константинополе, который Россия поднимает теперь в новом освещении, то он может быть решен только после вопроса о проливах, и мы просим Сазонова воздержаться от всяких деклараций по этому поводу.
