В четыре часа мы уехали в Эльвердинге, где продолжает еще находиться штаб-квартира командующего 20-м корпусом генерала Бальфурнье. Здесь перед лестницей прекрасного замка, в чудесном парке, – смотр и дефилирование роты 26-го нансийского полка, в котором я служил солдатом и капралом, и всего 2-го стрелкового батальона, где я потом командовал взводом. Трогательное совпадение позволило мне найти здесь, в этом уголке бельгийской земли, обе лотарингские части, в которых я мирно провел первые месяцы своей военной службы, прежде чем был переведен к альпийским стрелкам и отправился дышать свежим воздухом Савойских гор. Этот мой нансийский полк и мой люневилльский батальон понесли в последние месяцы тяжелые потери. В то время как они дефилируют предо мной, я с трудом скрываю от лиц, стоящих подле меня, охватившее меня волнение.
Остановились в Веретене, в штаб-квартире 87-й территориальной дивизии, где меня встретил генерал Руа. Здесь я нашел две другие роты 26-го полка, они чествовали меня, как своего товарища. Затем мы возвращаемся через Оствлетерен и Роусбрюгге во Францию и отправляемся через Берг в Дюнкирхен, где нас встречает генерал Эйду и где я нахожу еще следы новых бомбардировок.
Понедельник, 12 апреля 1915 г.
Переночевав в супрефектуре, я отправляюсь в Берг, где меня ожидает генерал Пютц. Вместе с ним и генералом Кен-кандоном я посещаю разбросанные в окрестных фламандских деревнях – Гоймилль, Варгем, Киллем и Рекспоеде – стоянки 45-й дивизии и 20-го корпуса. Я вхожу в фермы, на гумна, во всякого рода строения и беседую с солдатами. Все эти люди в хорошем настроении и могут дать тылу блестящие примеры выносливости и стойкости. И снова нашел полковника дю Жонше с его алжирскими гумами, получившими свежие пополнения. Меня узнали и обступили алжирские воины, один другого живописнее*.
Завтракаем в бельгийском городке Роусбрюгге, где генерал Пютц устроил свою штаб-квартиру в доме одного нотариуса. Этот нотариус, очевидно, заимствовал у немцев искусство украшать свой дом, а у японцев – искусство украшать свой сад, но для украшения своего мировоззрения он заимствовал французский склад мыслей. Улицы города убраны бельгийскими флагами.
Из Роусбрюгге мы отправляемся на север вдоль границы и останавливаемся в Гута, куда король Альберт перенес свою главную квартиру, так как Фюрнес вот уже несколько недель безжалостно бомбардируется немцами. Здесь в убогом доме деревенского священника храбрый государь подготавливает со своими помощниками операции своей армии и освобождение своей страны. По-прежнему скромный и немного грустный, но с мягкой улыбкой на лице, с героической силой воли перенося трагическое испытание, которое он добровольно наложил на себя из побуждений патриотизма и лояльности, король вводит меня в свое убогое обиталище. Здесь мы с Мильераном беседуем с ним. Король говорит нам, что уверен в твердости своих войск, но он не думает, что число их, достигшее теперь шестидесяти тысяч, может быть увеличено. Я спрашиваю его, могу ли увидеть ближе к вечеру королеву в Ла-Панн. «Конечно, – отвечает мне король, – я буду там с ней».
При выходе из церковного дома наш военный атташе полковник Жени представляет мне французскую миссию. Затем мы отправляемся далее и, миновав Фюрнес, Коксиде и Остдункерке, приезжаем к командному посту генерала Эли д’Уасселя. Этот пост расположен среди дюн, между Остдункерке и Ньюпортом. Я уже давно знаю генерала: он несколько лет служил в гарнизоне в Сампиньи. Он дал нам очень интересный обзор ситуации, показал вокруг наши позиции, позиции бельгийцев и немцев. Всюду взрываются снаряды. Немцы обстреливают Ньюпорт, наши линии и в тылу Фюрнес, Коксиде, Остдункерке. Они стреляют вверх по нашим аэропланам, у них есть орудие 420-миллиметрового калибра, которое уже выпустило более ста снарядов по мостам Ньюпорта. Все это мирное побережье подвергается теперь беспощадному артиллерийскому обстрелу.
Мы нашли зуавов, расположившихся лагерем среди песчаных бугров. Затем адмирал Ронарх повел нас к морским частям, тоже укрывшимся за дюнами. Как бы хотелось, чтобы вся Франция могла видеть этих людей, столь спокойных под вечной угрозой смерти.
Генерал Эли д’Уассель показал мне 77-миллиметровый снаряд, который был выпущен немцами на Ньюпорт за сорок восемь часов до моего приезда и на котором было написано по-немецки: «Пасхальное яйцо для Пуанкаре». Они вынули трубку для того, чтобы граната не взорвалась и можно было прочитать надпись. Итак, им заранее было известно о моем приезде. Я решил сохранить память об этой тяжеловесной шутке, повез эту гранату с собой в Париж и сдал ее в военный музей.
По краю дюн мы доехали до Ла-Панн. Королева, по-прежнему очаровательная в своей простоте, встретила нас в скромной вилле. Король тоже вернулся сюда к тому времени. Королева говорит мне о руинах Ипра, о бомбардировке Фюрнеса, о храбрости бельгийских солдат. Она отыскала снимки, сделанные ею во время моего последнего визита, и преподнесла мне один экземпляр для мадам Пуанкаре*. Затем она представила нам молодую принцессу, очень выросшую со времени ее поездки в Париж. Я спрашиваю ее, помнит ли она еще мадам Пуанкаре и меня? С подкупающей искренностью она отвечает: «Нет», хотя родители, слегка смущенные, всячески стараются прийти на помощь ее памяти. Очевидно, вид президента республики не очень поразил ее детское воображение.
Мы простились с королевской четой и отправились в обратный путь на Дюнкирхен. По дороге заехали в большой санаторий в Зюидкот, устроенный стараниями г. Ванковенберга и в настоящее время заполненный тифозными больными и ранеными. Население Дюнкирхена, на сей раз заранее предупрежденное о моем приезде, встречает меня с таким же энтузиазмом, как в июле 1914 г., и вечером я сажусь в парижский поезд под несмолкающие крики: «Да здравствует республика! Да здравствует Франция!» Нет, нет, воля страны пока еще ничуть не поколебалась.
Вторник, 13 апреля 1915 г.
Во время моего отсутствия английское правительство, придавая особое значение участию греческого флота в операции на Дарданеллах, выступило со следующим предложением: представители держав Тройственного согласия должны заявить греческому правительству, что в обмен на его вступление в войну ему будут гарантированы уже обещанные ему территориальные приобретения в Айдинском вилайете. Так как в противоположность своему первоначальному взгляду Сазонов согласился с тем, чтобы требовать помощи Греции в проливах, Делькассе примкнул к предложенному Англией демаршу, и сообразно с этим были отданы приказы. Делается также новая попытка оказать давление в Софии. Но ни Константин, ни Фердинанд не поддаются на убеждения (из Парижа в Афины, № 133 и 134; из Софии, № 162).
В конце дня Делькассе говорит мне, что видел приехавшего из Рима Титтони. Посол объявил ему, что считает соглашение состоявшимся. Если в Лондоне еще не получен ответ Италии, то это потому, что в Риме пришлось назначить заседание совета министров, но теперь Саландра и Соннино соглашаются на последние предложения Асквита, к которым на днях присоединился, по нашему настоянию, и сам Сазонов. Итак, все, кажется, улажено.
Генерал По вернулся из России и докладывает мне о своей поездке. Он нашел великого князя Николая Николаевича очень твердым и уверенным в успехе, несмотря на недостаток материала и снаряжения. Великий князь утверждает, что не говорил Палеологу о «безусловной необходимости вступления в войну Италии и Румынии, он лишь назвал его желательным». По нашел, что состояние духа русской армии безупречно, снабжение ее поставлено очень хорошо, врачебно-санитарная часть функционирует замечательно, армейские генералы – большей частью люди очень интеллигентные и очень опытные. В общем генерал вынес прекрасное впечатление. Единственным слабым, зато очень слабым, местом является недостаток снаряжения.
