В пятницу меня посетил президент Лубэ, и сегодня я нанес ему ответный визит. Лубэ с уверенностью смотрит в будущее и очень тверд. Разговор зашел о Клемансо. Лубэ осуждает его статьи в L’Homme enchaine и прямо называет его «вредителем». Он забыл заявление Клемансо в день президентских выборов: «Я голосую за Лубэ». Однако на самом деле тигр и сам действует только под влиянием своего патриотического недоверия, в силу которого он убежден, что только он один способен спасти страну. Кажется, на днях он разрыдался в военной комиссии сената. Чего не простишь ему за эти слезы?
Вчера мы значительно продвинулись вперед севернее Арраса, в направлении на Лоос, Лан и Вими. Битва разгорелась с обеих сторон холма Нотр-Дам-де-Лоретт, на котором находятся немецкие позиции. Неприятель защищался огнем многочисленных пулеметов, расположенных в казематах таким образом, что немцы могли усиленно обстреливать нас с фланга. Немцы укрылись в настоящей крепости из целой сети окопов и ходов, – мы назвали их лабиринтом. Командовал ими баварский наследный принц. Наша атака, в которой приняли участие 4, 21, 23, 20, 27 и 10-й корпуса, была блестящей. Мы завладели деревней Таржетт и половиной Невилль-Сен-Васт, взяли в плен две тысячи человек и захватили шесть орудий. В особенности удачной была атака 33-го корпуса, тщательно подготовленная генералом Петеном; это был молниеносный успех. Мы продвинулись на четыре километра. К несчастью, и на этот раз у нас не оказалось резервов поблизости. Никто не предвидел столь быстрого продвижения, а так как атакованный участок простирался на восемь километров, резервы армии оставлены были в двенадцати километрах позади фронта, чтобы можно было бросить их на тот пункт, где они понадобятся. Поэтому мы были лишены возможности использовать свою победу.
Вторник, 11 мая 1915 г.
Хорошая весть. Панафье подает нам надежду, что Болгария собирается объявить мобилизацию, пойти на Константинополь и примкнуть к нам (София, № 210). Однако Радославов ставит свои условия, а Фердинанд отмалчивается (София, 10 мая, № 214). Иллюзия была недолгой.
Севернее Арраса мы взяли в плен еще тысячу немцев и захватили еще четыре орудия. Но немцы ответили энергичной контратакой.
Немецкий аэроплан сбросил пять бомб на Сен-Дени. Одна из них упала во двор казармы и ранила пять зуавов, в том числе трех тяжело. Я навестил пострадавших в госпитале Сострадания в Сен-Дени и в госпитале Сен-Мартен в Париже, куда наиболее пострадавший был перевезен уже в агонии. Я был также в самой казарме, застал там около сотни зуавов перед отправкой на фронт и разговаривал с ними. Тем временем весть о моем приезде распространилась в городе, и по моем выходе из казармы многочисленная толпа встретила меня несмолкаемыми криками: «Да здравствует Франция!», как бы желая показать мне, что душа народа не поддается унынию. Однако не мешало бы поддержать дух этих добрых людей несколькими яркими успехами.
Я снова принял принца Георгия Греческого*. Он вчера телеграфировал королю Константину и умолял его не упускать случая для осуществления устремлений своей страны. Он прочитал мне эту телеграмму, она написана очень настойчиво и решительно. Король ответил ему, что просит его повидать меня и сказать мне: «Грецию останавливает то обстоятельство, что она встречает отказ в своих требованиях территориальных гарантий. Она выступит, если ей будут даны эти гарантии на предмет мирного договора». Я отвечаю ему, что французское правительство затруднялось взять на себя обязательство, судьба которого не зависит от него. Тогда принц заявляет мне, что он говорил с Делькассе, и последний сначала дал ему тот же ответ, что и я, но потом без особых возражений согласился на следующую формулировку: „Примкнув к Тройственному согласию, Греция заключает союз, в котором содержится сохранение в целости ее территории“. «Таким образом, – замечает принц, – союзники не возьмут на себя никакого обязательства по отношению к Греции. Она одна будет толковать союз на свой лад». Я сказал, что Делькассе до сих пор не говорил мне об этой формулировке и что я нахожу ее двусмысленной.
Возобновилась бомбардировка Дюнкирхена из дальнобойного орудия. Были убитые и раненые. А между тем в сводке главной квартиры говорилось, что мы открыли местонахождение этого орудия и заставили его замолчать. Как же хотят после этого, чтобы гражданское население верило нашим военным сводкам? А ведь в войне народов общественное мнение – немаловажная вещь. Совет министров требует от Мильерана, чтобы он обратил внимание высшего командования на опасность подобных ошибок.
Сражение под Аррасом в конце концов не привело к значительному результату. Главная квартира сосредоточила сильные резервы в тылу 10-й армии. Она сделала значительные запасы снаряжения, она расположила тяжелую артиллерию в секторе по своему выбору, генерал Жоффр лично отправился в Дуллан руководить операциями. Первый день, воскресенье, прошел хорошо, но, несмотря на артиллерийскую подготовку, нам пришлось тяжелее, чем мы ожидали, особенно ожесточенный характер бой принял в ближайших окрестностях Арраса. Второй день, понедельник, прошел менее удовлетворительно. Сегодня вечером полковник Пенелон восторгается нашим тактическим успехом, но Жоффр категорически предупреждал его не говорить мне о решительном стратегическом успехе. Кавалерия стоит наготове позади наших позиций и ринется вперед, если нам удастся прорвать фронт неприятеля. Но, очевидно, Жоффр потерял надежду проложить ей дорогу.
Сенатор Эмиль Комб послал мне большое и милое письмо с приложением фотографических снимков, изображающих его с дочерьми в оборудованном им госпитале в Пон. Я послал ему подарки для раненых. Он восторженно благодарил меня. Он не из тех, которые слоняются по кулуарам парламента, распространяют катастрофические известия и создают панику.
По поводу гибели «Лузитании» Клемансо распекает в L’Homme enchaine президента Вильсона и заявляет, что его беспристрастие «проявилось прежде всего в выражении решпекта кайзеру».
Среда, 12 мая 1915 г.
Под Лоосом мы потеряли часть завоеванной нами территории. Бедные наши кавалеристы не ринутся вперед. Мы сделаем теперь попытку взять вершину Вими. Но наш натиск, видно, сломлен.
Делькассе утверждает, что никоим образом не одобрил двусмысленной формулировки, о которой мне говорил принц Георгий Греческий.
Вивиани сообщает мне свои впечатления от вчерашнего заседания сенатской комиссии. Он с большим раздражением говорит о Мильеране, который с примерным мужеством упорно покрывает своих чиновников, и о его директоре департамента генерале Баке, который считает бесполезным дальнейшее увеличение артиллерии. Клемансо, кажется, снова разволновался до слез, жалуясь своим коллегам на бездействие министерства. Шарль Эмбер выступил с резкой обличительной речью по вопросу о нехватке тяжелой артиллерии. Вивиани ставит альтернативу: либо в отставку подаст он, либо Мильеран. Я отвечаю, что о его отставке, во всяком случае, не может быть речи, что страна превратно истолкует также отставку Мильерана. Но если военный министр, говорю я, не решится действовать энергично, то, действительно, надо будет предпринять что-нибудь. Пока что достаточно будет добиться от Мильерана, чтобы он принял меры против тех своих директоров департаментов, которые не проявляют инициативы и энергии.
