Понедельник, 24 мая 1915 г.
Переночевал в Люневилле, где меня охватили воспоминания о моем 2-м батальоне. Здесь я узнал, что Италия объявила, что считает себя находящейся в войне с Австрией. Однако, вопреки лондонскому соглашению, она не упоминает о Германии.
Отправляемся к стоянке 2-й кавалерийской дивизии. У нее прекрасный вид. Никто не подумал бы, что на рассвете эти люди стояли еще на часах в окопах. С вышки Абленвилль на восток от Мондонского леса мы обозреваем территорию, завоеванную лотарингской армией. Я поздравляю генерала Эмбера. Он, как он сам говорит, из солдатской семьи. Отец его был солдатом, служил в Крымскую кампанию, потом конным жандармом в Рамбуйе. Детство генерала Эмбера протекало в скромных и тяжелых условиях. Однако он окончил с отличием Сен-Сирскую школу, блестяще служил в тонкинских стрелках, затем в армии генерала Дюшена на Мадагаскаре и, наконец, в Марокко. Когда вспыхнула война, он командовал марокканской дивизией и 32-м корпусом, а 9 марта был поставлен во главе отряда лотарингской армии, которому было дано задание отвлечь как можно больше неприятельских войск, чтобы облегчить наступление в Артуа. Генерал Эмбер выполнил это задание так, что главнокомандующий остался вполне доволен.
Оставив его, я поехал к расположенной вправо от него 7-й армии генерала де Мод Гюи. Последнего я нашел таким же скромным и простым, каким я видел его недавно в Сен-Поле*. Он счастлив, что командует теперь вогезскими войсками. Через Баккара и Раон-л’Этап, несчастные два города, которые сильно пострадали от бомб и пожаров, мы приехали в Сен-Мишель-сюр-Мерт, где я принял парад частей 41-и дивизии. Доехали до Сафтского леса, где я осмотрел близ фронта наши оборонительные сооружения. Затем остановились в Сен-Дидье, который немцы продолжают бомбардировать, главные кварталы его сильно пострадали. Завтракаем в Пленфен, у подножия Вогез. Здесь находится центр 3-й стрелковой бригады, а которой Мессими доблестно служит в чине подполковника, – он второй раз был отмечен в приказе по армии, я от всей души поздравил Мессими.
Стрелки построили триумфальные арки, дома разукрашены флагами, солнце тоже участвует в празднестве. Известие о вступлении Италии в войну всех обрадовало. Мы завтракаем при звуках полкового оркестра: итальянский гимн, песни батальонов, Сиди-Брагим, лотарингский марш. Хор санитаров пропел несколько песен на провансальском диалекте – стрелковые батальоны этой бригады состоят из южан.
После скромного завтрака садимся на мулов и отправляемся на вершину по крутой тропинке в скалах. Мулы наши очень упрямы и норовисты и плохо слушаются поводьев. Когда мы на перевале Бономм должны были принять парад нескольких расположенных здесь рот стрелков, я чувствовал себя не особенно представительным в таком окружении. После смотра мы сошли на землю, и «синие дьяволы»* под командованием Мессими продефилировали перед нами с молодецким видом. Потом продолжаем взбираться на гору по направлению к Труа-Эпи и Гро-Газон. Мы отчетливо различаем перед Орбей немецкие окопы. Вдали, на равнине Эльзаса, замечаем белые дома. Это все еще земля обетованная, все еще запретная земля.
Спускаемся на мулах вниз до стоянки Мессими и отправляемся во Фрез, Клефей, Ану, ущелье Плафон, Корсье, Брюйер. Один за другим я принимаю парад разных родов войск – одного батальона 253-го полка, стрелковой бригады новой формации, 151-й бригады артиллерийской группы, раздаю знаки отличия – кресты, ордена Почетного легиона, военные медали, военные кресты представленным к отличию офицерам, унтер-офицерам и солдатам. Все, видимо, счастливы, что эти знаки отличия вручены им самим президентом республики. Здесь бывают моменты, когда моя представительная или, как выражается Клемансо, парадная роль не лишена всякого интереса в национальном масштабе.
Вторник, 25 мая 1915 г.
В восемь часов утра вернулся в Париж. Видел Мильерана перед заседанием совета министров и рассказал ему про свои впечатления. Состояние духа войск превосходно. Но из всех моих разговоров вытекает, что главнокомандующий, или, вернее, главная квартира, слишком опекает командующих армиями. Ни один из них не пользуется ни малейшей свободой в своих действиях, точно так же командующие группами армий. В результате система страдает отсутствием гибкости. С другой стороны, главная квартира страдает от прилива крови. Главнокомандующий не знает, что происходит на периферии этого гигантского организма. Сам генерал Пелле, ближайший сотрудник Жоффра, жаловался на днях на пропасть, открывающуюся между templa serena (светлыми храмами) главной квартиры и бойцами на фронте.
Министерство иностранных дел отправило мою телеграмму итальянскому королю. По своем возвращении я не нашел ответа.
Совет министров принимает наконец решение обратиться к Софии с формулой Грея, а не Сазонова, так как последняя рассорит нас с Румынией. Делькассе поручено уведомить Романоса, что, так как греческое правительство не согласилось вступить в войну, не ставя условий, мы вынуждены вернуть себе свободу действий, однако не упускаем из виду греческих интересов, как они понимаются самыми выдающимися государственными деятелями этой страны. Король Константин, вероятно, поймет, что мы намекаем на Венизелоса.
Пьер Лоти, продолжающий любить Турцию нежной любовью, сказал мне, что турецкие противники Энвер-паши склонны вступить в сношения с Францией. В согласии с Вивиани я ответил ему, что мы не можем выслушивать никаких предложений, даже официозных, иначе как в присутствии своих союзников. Он передаст этот ответ своим корреспондентам.
Среда, 26 мая 1915 г.
Депутат от департамента Марны Марген говорит мне, что он вышел в отставку в чине артиллерийского командира для того, чтобы иметь возможность рассказать своим товарищам в обеих палатах о положении на фронте. «Одни, – говорит он, – нападают на Мильерана, другие – на Оганьера. В действительности же причина зла одна. Застой на фронтах вытекает из повторения одних и тех же ошибок: атаки носят слишком местный характер, нет никакого общего плана действий, только отдельные удары на авось. Необходимо, чтобы главнокомандующий изменил свои методы, он должен совещаться со своими подчиненными, должен видеть их, а не все более замыкаться от них. Если он не согласен, остается только отказаться от его услуг. Теперь никто не пожалеет об этом». Строгие, несправедливые замечания, содержащие мало положительного, но, к несчастью, Марген не один, от кого можно услышать теперь такие речи. Фабий Кунктатор недолго был бы популярен во Франции.
Генерал д’Амаде возвратился из Дарданелл, как мне кажется, гораздо меньшим пессимистом, чем был в своих разговорах с Дефрансом в Каире. Он думает, что через месяц мы будем господами полуострова. Он даже надеется, что еще до этого турки попросят у нас мира. В свою очередь Пьер Лоти пишет мне: «Турки предвидели, что при переговорах потребуется присутствие английского и русского делегатов. Они заранее согласны были на это. Итак, с этой стороны нет препятствий, это согласовано. Они торгуются только относительно итальянского делегата, возражают не без основания, что Италия еще не объявила им войны. Но они, несомненно, уступят, а ввиду срочности можно было бы, пожалуй, отказаться от этого. Вот что они предлагают: турецкий дипломат по выбору союзников, Джавид или Талаат, вызывается телеграммой в какой-либо город Швейцарии тоже по выбору союзников. Когда о приезде его туда будет сообщено и подтвердится, тайно приедут делегаты союзников. Турки не ставят никаких предварительных условий для этих переговоров. Этот план кажется мне вполне приемлемым. Джавид может приехать раньше Талаата, так как находится в Берлине, но там он только три дня и приехал туда по совершенно другому поводу. Но Талаат внушает мне больше доверия. Итак, если возможно было бы узнать сегодня до восьми часов вечера через посольства, согласятся ли Россия и Англия послать своих делегатов в Швейцарию на свидание с турецким делегатом, который приедет на день-два раньше, то я отправил бы вечерним девятичасовым поездом в Женеву эмиссара, который тотчас телеграфировал бы условным языком Джавиду или Талаату. Таким образом, мы не потеряли бы времени. Разумеется, без лишних слов, что враждебные действия будут продолжаться во время этих переговоров, словно ничего не произошло. Талаат и Джавид являются в настоящий момент двумя вершителями судеб Турции. Энвер обжегся. Пьер Лоти.
