Согласно принятому обычаю, я представил совету министров текст речи, которую я намерен произнести при этом случае. В этот текст внесли несколько мелких поправок, мне тем легче внести их, что ни одна не касается существа моих заявлений.
Вивиани и Рибо снова жалуются на невыносимое положение, в которое их ставят парламентские комиссии, присваивая себе все функции власти. Председатель совета министров заявляет, что силы его скоро истощатся, впрочем, говорит он, этого только и желают.
Среда, 14 июля 1915 г.
Итак, прах Руже де Лиля перенесен не в Пантеон, а в Дом инвалидов. День стоял облачный, пасмурный. Дул свежий ветер, и французские аэропланы реяли в воздухе под облаками, чтобы отгонять Tauben.
Я отправился на автомобиле вместе с Вивиани к Триумфальной арке. Многочисленная толпа. Мужчин, конечно, мало.
Несколько раненых. Санитары, старики, дети. По дороге Вивиани нервно рассказывает мне, что вчера в комиссии сената Шарль Эмбер показывал письма Жоффра, из которых явствует, что главная квартира тщетно с октября требовала тяжелой и судовой артиллерии. Мильеран еле выпутался, и военное управление еще раз подверглось бурным нападкам и обвинениям в неизлечимом бездействии. «Это становится невозможным, – восклицает Вивиани. – А между тем я не могу найти извинение всем этим ошибкам. Что делать? Что будет?» Но он не делает вывода. Решено, что завтра Мильеран представит совету министров требования Жоффра и свои ответы. Но как это я не был осведомлен об этой переписке столь кардинальной важности?
Прах Руже де Лиля под Триумфальной аркой Этуаль. Гроб, покрытый знаменами, поставлен на фургон времен первой республики и охраняется пикетом саперов. Мадам Дельна спела несколько строф Марсельезы. Затем траурный кортеж приходит в движение, направляется вниз по Елисейским Полям и через авеню Александра III приходит к Эспланаде. Я следую за погребальной колесницей, рядом со мною Дюбо и Дешанель. Толпа держит себя с большим достоинством. Мы останавливаемся во дворе Дома инвалидов, и я произношу свою речь с небольшими поправками*. Коснувшись вкратце биографии Руже де Лиля и обстоятельств, при которых родилась в Страсбурге Марсельеза, я продолжал: «Так как нас заставили обнажить меч, мы не имеем права вложить его обратно в ножны, пока не отомстим за своих мертвецов и совместная победа союзников не позволит нам отстроить наши развалины, восстановить целостность Франции и действительным образом оградить себя от периодического повторения провокаций. Какой смысл имело бы заключать завтра, если бы это было возможно, половинчатый, хромой мир на развалинах наших разрушенных городов? Нас тотчас же заставили бы принять новый драконовский трактат, и мы навсегда сделались бы вассалами своих врагов, вассалами политическими, моральными и экономическими. Промышленники, крестьяне и рабочие Франции отданы были бы на произвол торжествующих соперников, и униженной Франции суждено было бы чахнуть, упав духом и потеряв уважение к самой себе. Нет, нет, пусть наши враги не обманываются на этот счет! Не для того, чтобы заключить ненадежный мир, тревожное и беглое перемирие между укороченной войной и другой, более ужасной войной, не для того, чтобы быть завтра подверженной новым нападениям и смертельным опасностям, вся Франция закипела и поднялась под мужественные звуки Марсельезы…»
Днем пришел ко мне Мильеран. Не для того, как я полагал, чтобы говорить со мной об инциденте, который взволновал Вивиани, – Мильеран считает этот инцидент не стоящим внимания. Военный министр хотел сообщить мне о том, что военная комиссия сената приняла постановление послать своих делегатов в прифронтовые крепости проверить состояние их артиллерии и снаряжения. Он считает эти обследования недопустимыми. Крепостные орудия и их снаряжение используются непосредственно в армии, так как крепости уже не могут защищаться за крепостными стенами. Фактически теперь уже нет укрепленных городов, а существуют только укрепленные для обороны районы. Значит, комиссия желает распространить свое наблюдение на распределение орудий и снаряжения между армиями. Главнокомандующий не потерпит такого вмешательства, в результате которого возможны опасные нарушения тайны.
Пенелон говорил со мной по тому же вопросу. Вероятно, дело пошло от комендантов крепостей, в частности, от генерала Кутансо в Вердене, поддерживающего связь с Шарлем Эсером. Они указывают комиссии на пробелы, получившиеся в городах вследствие изъятий в пользу фронта. Лучше было бы, говорю я Пенелону, чтобы крепости были отныне поставлены в прямое подчинение командующим армиями. В таком случае генерал Саррайль командовал бы не только 3-й армией, но также укрепленным лагерем Вердена. Пенелон отвечает мне, что подобная же мысль была и у главной квартиры, но до сих пор наталкивались на возражения, вытекающие из уставов. Я не считаю эти препятствия непреодолимыми и требую, чтобы не упускали из виду эту мысль.
Вчера и третьего дня в Аргоннах происходили очень ожесточенные, кровавые бои.
Четверг, 15 июля 1915 г.
Мильеран представил совету министров письмо Жоффра от 3 октября и целую папку документов, из которых явствует, что военное министерство немедленно сделало все от него зависящее, чтобы удовлетворить требования главнокомандующего. Правда, были задержки, вызванные отчасти необходимостью получить согласие морского министерства, отчасти трудностями перевозки, отчасти случайными обстоятельствами, но ни одного дня требования не оставались без ответа, как слишком услужливо поверила комиссия.
По моему предложению на военного министра возложено задание изучить вопрос, не возможно ли передать крепости во власть командующих армиями и им же передать функции коменданта крепости. Кроме того, постановлено указать комиссии сената на неудобства парламентского обследования артиллерии укрепленных районов.
Сазонов, с каждым днем все более неугомонный, снова возвращается к вопросу о данном им уже согласии на совместную ноту союзников Румынии. Теперь он хочет выступить в Бухаресте изолированно. Прочитав депеши из Петрограда (№ 878 и 879), я пишу Делькассе: «Неустойчивость Сазонова, в конце концов, начинает действительно внушать тревогу. Каковы бы ни были ранние мысли Братиану, неразумно давать ему благодаря изолированному запросу России предлог для новых проволочек. Все, что идет от России, вызывает подозрения Румынии». Делькассе отвечает мне, что он всецело одного мнения со мной и уже телеграфировал в Петроград и Лондон, чтобы избежать всякого разрыва единого фронта.
Днем поехал на автомобиле в Обервилье осмотреть закусочную, устроенную синдикатом печати для раненых, пропускаемых через здешнюю станцию. Здесь я узнал от префекта полиции о смерти Фердинанда Дрейфуса, адвоката и сенатора от департамента Сены и Уазы, у которого я был секретарем в начале моей адвокатской карьеры. Это был прекрасный человек, с которым я все время сохранял наилучшие отношения. Сыновья его тоже явились ко мне в конце дня сообщить о постигшем их горе. Я сам глубоко огорчен.
Сегодня на четвертом заседании съезда объединенной французской социалистической партии была принята важная резолюция. Она отвергает всякую мысль о слабости перед лицом неприятеля, вторгнувшегося в страну, и содержит очень характерные высказывания об ответственности за войну, например следующее: «Партия, напоминает, что в тот самый момент (конец июля 1914 г.) австрийская социал-демократическая партия в следующих выражениях устанавливала ответственность австро-венгерского правительства: „Мы не можем взять на себя ответственность за эту войну и возлагаем эту ответственность, а также все возможные ужасные последствия этой войны на тех, кто придумал, поддерживал и осуществил тот роковой демарш, который ставит нас перед лицом войны (ультиматум Сербии)"». Партия указывает также на резолюцию, принятую тогда же германской социал-демократической партией: «Если мы осуждаем происки сербских националистов, то еще более энергичный протест с нашей стороны вызывает то легкомыслие, с которым австро-венгерское правительство провоцировало войну, это правительство обратилось к Сербии со столь наглыми требованиями, которые еще никогда во всемирной истории не предъявлялись к самостоятельной нации, они могли быть рассчитаны только на то, чтобы привести к войне.»
