Правый депутат г. Делахе в горячей речи обрушился на г. Кайо и потребовал от присутствовавшего на заседании г. Мониса категоричного ответа, было ли – да или нет – произведено им давление на генерал-прокурора. Г-н Монис долго отмалчивался, но, побуждаемый негодующими кликами центра и правой и после краткого обмена словами с г. Думергом, встал и заявил, что все это неправда. За ним на кафедру вышел сам председатель совета и в резких словах обрушился на оппозицию за ее ни на чем не основанные нападки на членов кабинета. Каково же было общее изумление, когда вслед за этим на кафедре появился бывший председатель совета г. Барту и после краткого вступления извлек из бокового кармана своего сюртука знаменитые мемуары прокурора Фабра. Последний там категорично утверждает, что он был дважды вызван Монисом, который по желанию г. Кайо отдал ему приказ убедить председателя суда отложить процесс Рошетта. Боясь за свою карьеру, Фабр после мучительной нравственной борьбы подчинился этому приказанию и известил об этом г. Мониса. „Председатель совета показался мне очень довольным, я же был гораздо менее доволен. В жизни моей я еще не переживал подобного унижения", – заканчивает свой доклад генерал-прокурор.
Оглашение означенного документа после категорического отрицания г. Монисом своего вмешательства в дело Рошетта произвело на палату впечатление громового удара. Из дальнейшей речи г. Барту выяснилось, что предъявленная им палате копия с мемуаров г. Фабра была вручена последним г. Бриану в бытность его министром юстиции в кабинете Пуанкаре и им передана своему преемнику Барту. Последний же признал этот документ имеющим скорее частный, чем официальный, характер и потому не передал его своему преемнику, а сохранил у себя. Объяснения эти вызвали бурные нападки друзей гг. Кайо и Мониса, обвинявших г. Барту в краже официального судебного документа и использовании его в своих партийных целях. Это произвело общее смятение, и среди негодующих кликов не только правой и центра, но и крайних социалистов один из последних, г. Марсель Самба, охарактеризовал все происшедшее словами: „Это нравственная ликвидация режима…"
Г-н Монис подал в отставку, и комиссия под председательством г. Жореса приступила к своим занятиям.
Впечатление, произведенное всеми описанными выше событиями, следует признать громадным и едва ли меньшим того, которое в свое время произвело знаменитое письмо Эмиля Золя о дрейфу-совском деле, известное под названием J’accuse».
37Разоблачения Джиолитти. 6 декабря 1914 г. премьер-министр Саландра огласил в итальянской палате депутатов правительственную декларацию, в которой была опять подтверждена мысль, что Италия не была обязана вступить в войну на стороне Австро-Венгрии, так как Тройственный союз предусматривал оказание помощи подвергшейся нападению союзнице; Австрия же первой напала на Сербию и является нападающей, а не обороняющейся стороной. Во время обсуждения правительственной декларации выступил бывший премьер-министр германофил Джиолитти с сенсационными разоблачениями о планах Австро-Венгрии напасть на Сербию в августе 1913 г., которые разбились об отказ Италии поддержать свою союзницу. В доказательство воинственных намерений Австрии Джиолитти прочел две телеграммы, которыми он обменялся 9 августа 1913 г. с министром иностранных дел Сан-Джулиано. Последний телеграфировал Джиолитти: «Австрия сообщает нам и Германии свое намерение выступить против Сербии и придать своему выступлению характер оборонительный в надежде применить к нему casus foederis Тройственного союза, по моему мнению неприменимый. Я намерен согласовать с Германией усилия, чтобы помешать выступлению Австрии, но, может быть, будет нужным ясно высказать ей, что мы не признаем за таким действием оборонительного характера и поэтому отказываемся видеть в нем casus foederis». Джиолитти, находившийся вне Рима, ответил: «Если бы Австрия выступила против Сербии, то, очевидно, никакого casus foederis тут быть не может, она будет действовать на собственный страх, об обороне и речи быть не может, ибо никто не помышляет нападать на Австрию. Нужно ей это высказать самым положительным образом, и желательно, чтобы Германия отсоветовала Австрии пускаться в такую опаснейшую авантюру».
38Бывший военный министр Мессими не мог себе впоследствии простить совершенную им в 1911 г. ошибку, состоявшую в назначении генерала Жоффра начальником генерального штаба, что автоматически делало его главнокомандующим во время войны. У правительства было два кандидата – Гальени и Жоффр. Чашка весов склонилась в пользу второго, так как он был несколько моложе Гальени. Находясь с конца августа 1914 г. на фронте в качестве боевого офицера, Мессими на собственном опыте испытал совершенную им ошибку. Бездарность и тугодумие Жоффра и введенные им диктаторские порядки на фронте, мертвая рутина, фаворитизм в выдвижении бездарных офицеров на командные посты, устранение от командования всех даровитых офицеров, которые имели несчастье не соглашаться с бессмысленными распоряжениями, возмущали всех кадровых наблюдателей на фронте, в том числе и Мессими. Вот что генерал Гальени записал в свой дневник 15 июня 1915 г. о встрече с Мессими:
«Мессими мне сказал: „Когда я думаю о пережитых мною в июле и августе днях и принятых мной в то время решениях, мне кажется, что я не мог бы действовать иначе, если бы мне пришлось начать сызнова. Генеральный штаб доказал полное отсутствие предусмотрительности, а именно: он допустил самую грубую стратегическую ошибку, какую только можно себе представить, сконцентрировав все свои силы на правом фланге и не предусмотрев немецкого наступления через Бельгию и через северную часть Франции. Это до такой степени верно, что, когда я подписывал основные документы относительно открытия военных действий, я видел, что почти весь север Франции был отнесен к внутренней зоне, то есть что он будет вне зоны действий армий. Это объясняет ту легкомысленную оплошность, в результате которой были оставлены немцам такие пункты, как Лилль, Арментиер и др.
Я постоянно упрекаю себя в том, что 28 июля 1911 г. я назначил генералиссимусом генерала Жоффра вместо генерала Гальени. Но в то время я хотел назначить генерала, который мог бы еще долгое время выполнять функции начальника генерального штаба, тогда как Гальени оставалось всего-навсего тридцать три месяца.
В настоящий момент чувствуется, что командования нет, что командующие армией лишены инициативы, воля отсутствует и, несмотря на это, тронуть главнокомандующего нельзя. Его имя окружено сказочным ореолом, который нельзя уничтожить без ущерба для морального состояния народа. Самая большая услуга, которую Жоффр мог бы оказать теперь своей стране, – это сломать себе ногу. Что касается боевых припасов, то спустя несколько дней после объявления войны я созвал управляющих заводами и специально „Комите де форж“ и сказал им, что мы рассчитываем на их содействие и что в случае необходимости мы заставим их производить боевые припасы. Я помню, что в особенности я настаивал по этому поводу перед г-ном Рено. Я передал этих господ в ведение генерала. Но он (умышленно или нет) не сумел использовать и организовать синдикат. И только после большого сражения на Марне военное ведомство увидело, что это дело требует его вмешательства. В отношении тяжелой артиллерии интересно познакомиться с заседанием высшего военного совета, на котором рассматривался этот вопрос. Чтобы отвечать на огонь германских гаубиц, от артиллерийского управления потребовали гаубиц приблизительно такого же типа. Оно обещало удовлетворить это требование, но, к моему удивлению, нам преподнесли длинное орудие калибра 105, которое не могло полностью соответствовать намеченной цели».
