Вторник, 25 августа 1914 г.
В присутствии Вивиани я снова совещаюсь с Брианом, Мильераном и Делькассе. Все четверо долго остаются у меня в кабинете. Но мы как будто еще более вчерашнего далеки от согласия, которого я стараюсь добиться. Бриан, Мильеран и Делькассе снова совещались между собой и, кажется, более или менее склонны принять предложения Вивиани. Они считают, что министерство обречено на близкую гибель, они желали бы преобразовать его на более прочной основе, но не говорят мне, под чьим председательством Вивиани предлагает Мильерану расчленить военное министерство на две части и поручить ему всю административную часть, производство военного материала, снабжение, снаряжение. Мильеран отвечает на это предложение упорным молчанием. Бриану Вивиани предлагает портфель министра народного просвещения. Но Бриан, который был блестящим министром народного просвещения в мирное время, не помышляет вернуться на этот пост в военное время. Делькассе снова углубился в молчание и присоединяется к возражениям своих товарищей, угрюмо кивая.
Тем временем социалистическая партия, запрошенная Марселем Самба, объявила свое решение: «Мы будем поддерживать кабинет, что бы ни случилось; однако в нынешних обстоятельствах мы не считаем возможным отказывать ему и в более действенной помощи, мы лишь выражаем желание, чтобы нашей партии были предоставлены два портфеля и чтобы они были отданы Жюлю Гэду и Самба».
Это сообщение сделал Мальви, когда Мильеран, Делькассе и Бриан находились все трое в моем кабинете. Оно явно уменьшило сопротивление Бриана, но Делькассе, напротив, подчеркивает свою оппозицию и замечает: «Из нас скоро сделают придворных советников». Мильеран остается неподвижным, как статуя, и непроницаемым, как сфинкс.
В конце концов мне удалось вырвать у всех троих признание, что их оппозиция направлена главным образом против присутствия в кабинете военного министра Мессими. Они хорошо знают, что он никогда не занимался вопросами стратегии и совершенно непричастен к нашим поражениям. Они не отрицают ни живости его ума, ни его горячего патриотизма. Но они находят, что он теперь переутомлен и нервничает, кроме того, они ставят ему в вину сообщения, которые давались в прессу, правда, не им, но под его ответственностью, за последние пятнадцать дней эти сообщения отличались блаженным оптимизмом, систематически подчеркивали воображаемые слабые стороны германской армии и ревностно скрывали от страны реальности войны. В этом отношении мои собеседники правы, и их замечания вполне совпадают с теми, которые я неоднократно делал Вивиани. Но это в гораздо меньшей степени вина Мессими, чем главной квартиры. После продолжительной и временами довольно неприятной дискуссии Мильеран, Бриан и Делькассе уходят, все время неразлучные, и обещают дать мне ответ завтра.
Министр финансов Нуланс сообщил мне со слов сотрудника агентства печати Ленуара следующую фразу Клемансо: «Я сам составлю кабинет и возьму в него Мильерана, Бриана и Делькассе». Я передал эти слова своим трем собеседникам. Бриан ограничился улыбкой, Делькассе хранил молчание, Мильеран резко заметил: «Что касается меня, то ему пришлось бы еще спросить меня самого». Однако, согласно тому, что я слышу с разных сторон, Клемансо в последние дни действительно выиграл в общественном мнении. Части страны нравятся его вспышки энергии, его невозмутимость перед лицом опасности, даже резкость его манер. Однако, если он станет во главе правительства, кто знает, не поддастся ли он искушению заменять компетенцию военного командования своим подавляющим и, увы, часто капризным авторитетом? Он не любит Жоффра, сколько раз он критиковал его. Не постарается ли он заменить его просто подставной фигурой? Все эти вопросы не дают мне покоя, и я спрашиваю себя не без некоторого страха, в чем будет заключаться мой долг президента в случае кризиса всего министерства.
Проходит долгий день, еще более печальный, чем предыдущие. В эту ночь, в три четверти первого, генерал Жоффр отдал нашим северным армиям приказ о генеральном отступлении. В свою очередь Мессими, опасаясь, что Париж может остаться без защиты, и предупредив меня о своем намерении, которое я одобрил, послал сегодня в пять часов утра полковника Маньена в главную квартиру со следующим приказом: «Приказ генералу, командующему северо-восточными армиями. Если успех нашего оружия не увенчается победой и если армии вынуждены отступить, необходимо будет отправить по меньшей мере армию из трех регулярных корпусов в укрепленный лагерь под Парижем, чтобы обеспечить защиту последнего. Известите о получении сего приказа Мессими».
Со всех сторон, за исключением наших восточных окраин, положение ухудшается. В Бельгии неприятель продолжает двигаться вперед. Английская армия отошла на линию Воланьен – Мобеж. Один корпус немецкой кавалерии продвинулся к Орши; на востоке 1-й баварский, затем 21-й и 15-й корпуса продвинулись на линии Мортань – Мерта до Вогез, но тем не менее генерал Дюбайль, отведя свое правое крыло в ущелье Шипоты, твердо укрепился на своей позиции. Он готовит контратаку. Наша 2-я армия получила сегодня в три часа из Пон-Сен-Венсана приказ, подписанный генералом де Кастельно: «Вперед, везде и основательно. Грандиозно просто!» Наши 16, 15 и 20-й корпуса энергично перешли в наступление и заставили немцев отступить в Розльере, Ламате, Бленвилле, Фленвале. Моя бедная Лотарингия все более подвергается опустошению. Немцы подожгли Кревик и Гербевиллер.
Сегодня ночью над Антверпеном пролетел дирижабль и сбросил восемь бомб. Было пятнадцать жертв, в том числе семь убитых.
Клобуковский телеграфирует, что немцы метили в следующие объекты: королевский дворец, большое здание, где находятся министры, и пороховой склад*.
В двадцать два часа генерал Жоффр, невозмутимый стоик, разослал командующим армиями как бы в качестве комментария к своему приказу об отступлении общие директивы, в которых в кратких чертах излагает план будущего сражения, как он предвидит это последнее: «Так как проектированное наступательное движение не могло быть выполнено, дальнейшие операции предполагают вновь образовать на нашем левом фланге путем соединения 4-й и 5-й армий, английской армии и новых сил, взятых в восточном районе, – кулак, с которым можно будет возобновить наступление, причем другие армии должны будут в течение определенного времени сдерживать напор неприятеля. В отступательном движении 3, 4 и 5-й армий каждая из них будет считаться с движениями соседних армий, с которыми она должна будет поддерживать связь. Движение будет прикрываться арьергардами, оставленными в подходящих для этого углублениях почвы, эти арьергарды должны будут использовать все естественные препятствия для того, чтобы задержать или по крайней мере замедлить продвижение неприятеля, предпринимая быстрые и энергичные контратаки, в которых главную роль будет играть артиллерия».
Покоряясь из соображений стратегической необходимости факту неприятельского нашествия, генерал Жоффр вместе с тем в другой сегодняшней директиве изрекает «для всех армий» некоторые уроки из нашего неудавшегося наступления. Главная квартира – пожалуй, несколько поздно – заметила, что под Морганжем, в Арденнах и Шарлеруа мы слишком пренебрегали тесным сотрудничеством пехоты и артиллерии, что атаки войск недостаточно подготавливались стрельбой артиллерии, что атаки велись на слишком большом расстоянии и без прикрытия, что бросали в бой слишком много частей, причем слишком уплотняли их, одним словом, что было ошибкой ожидать всего только от храбрости и натиска. Однако, констатируя эти прискорбные явления, генерал Жоффр не падает духом, и согласно этим директивам от 25 августа не следует медлить с предвидимым им наступлением. На Сомму будут переброшены по железным дорогам 7-й корпус и четыре резервные дивизии; таким образом, там, на линии Амьена, будет собрана маневренная группа, которая должна будет действовать на правом фланге немецких армий.
