Однако военные известия из России по-прежнему очень благоприятны. В Восточной Пруссии русские заняли Алленштейн, в Галиции завязалось генеральное сражение от Вислы до Львова на фронте протяжением в триста километров.
Сэр Эдуард Грей сказал Полю Камбону, что он, как и мы, считает, что союзники должны обязаться друг перед другом не заключать сепаратного мира*. Однако остается оформить это соглашение. Я требую от Делькассе ускорить его заключение. Наши соглашения 1904 г. не делают Англию нашей союзницей. Она стала ей фактически благодаря войне. Надо, чтобы этот союз продолжался по крайней мере до наступления мира.
Воскресенье, 30 августа 1914 г.
В Лотарингии значительно ускорилось продвижение наших войск. Мы хозяева линии Мортань, и наше правое крыло продолжает двигаться вперед. Однако нам ни разу не дается успех без какой-либо неудачи в другом месте: в Вогезах мы, кажется, отступаем. Город Сен-Дие все еще занят неприятелем, и вчера вечером префект телефонировал, что неприятель хотел увести в плен мэра с его помощниками и видных лиц в городе на том основании, что в Сент-Мари и Саалс наши военные власти сочли нужным взять в заложники женщин и детей. Правительство соглашается на обмен и обещает возвратить заложников. Я не могу понять, как это французским офицерам могла взбрести в голову эта несчастная мысль захватить безобидные существа, и требую примерного наказания виновных.
На север от Ретеля саксонские войска атаковали наш 9-й корпус. Наша 4-я армия еще отодвинулась назад. На фронте 3-й армии неприятель, появившись из Стене, предпринял сильную атаку на Боклер. Мы повсюду вынуждены продолжать уступать территорию. У Гиза мы дали настоящее сражение, чтобы выручить наше левое крыло. Мы оказали успешное сопротивление напору 10-го корпуса неприятеля и императорской гвардии. Но далее на запад мы были менее удачливы, и неприятельские войска продвинулись по направлению к Ла-Фер. Итак, сведения, которые мне в таком волнении сообщил вчера Турон, не были совершенно неверными. Части правого крыла 1-й немецкой армии достигли Шона, Лигона и Розьер-ан-Сантерра.
Сегодня утром офицер связи из главной квартиры, комментируя мне последние события на фронте, не скрыл от меня, что положение становится серьезным. Вивиани говорит, что он оставался сегодня поздно ночью в военном министерстве и что Мильеран снесся по телефону с Жоффром. Главнокомандующий уже не уверен в том, что сможет воспрепятствовать вступлению немцев в Париж, особенно если правительство останется в столице. Он считает, что мы должны удалиться, чтобы не привлечь неприятеля в Париж. Другими словами, это означает, что битва под Гизом не дала тех результатов, которых от нее ожидали. Однако я возражаю перед Вивиани против идеи об отъезде. Он тоже предпочел бы остаться. Но слова Жоффра сильно смутили его. Он сообщает мне, что с ним желают говорить председатели обеих палат. С какими намерениями? И что происходило бы в парламенте, если бы он заседал сегодня!
Пришел прощаться Мессими. Он в мундире стрелкового командира и с бодрыми чувствами отправляется к своему батальону. Я обнимаю его и напутствую его наилучшими пожеланиями. Он оставляет мне род завещания, написанного, подписанного и помеченного его рукой. В числе других наставлений там есть следующие две строки: «30 августа 1914 г. Прежде всего, не пытаться запереться в Париже. Уходя, разрушать все искусственные сооружения, даже в пути». Под тем, чтобы не запираться в Париже, он, как он мне поясняет, понимает следующее: не допустить, чтобы вместе с городом был осажден его гарнизон. Он считает невозможным защищать Париж как укрепленный город даже с теми тремя армейскими корпусами, которые он затребовал. Считает гораздо более целесообразным дать за стенами города, окопавшись в открытом поле, одно или несколько больших сражений, но не лишать себя свободы движений, заперевшись в Париже. Я отвечаю ему, что в вопросе по существу военном ни правительство, ни я не можем действовать своей властью помимо власти командования. Он умоляет меня – на коленях, как он выразился, – передать его мнение военному министру. Я послал его собственноручную записку Мильерану, который сможет в случае надобности показать ее Жоффру и Гальени.
Главнокомандующий озабочен в настоящий момент главным образом тем, как намерен держать себя в дальнейшем маршал Френч. Согласятся ли англичане прервать свое отступление и снова сражаться, не дав себе передышки для восстановления своих рядов? По всей видимости, они отступают к Mo, чтобы оттуда достичь низовьев Сены и приблизиться к своим морским базам. Они должны, таким образом, обойти Париж с юга и направиться на восстановление в район Руана. Жоффр встревожен этим планом и желал бы, чтобы Френч отказался от него.
Перед заседанием совета министров ко мне в кабинет пришел Гальени. В присутствии Вивиани и Мильерана он излагает мне свои мысли с такой ясностью, с такой силой выражения, с таким мастерством, которые производят на всех нас сильное впечатление. Гибкий, подвижный, высокого роста, с высоко поднятой головой, с пронизывающим из-под пенсне взглядом, он импонирует всем имеющим с ним дело, как пример человеческой мощи. Ему всего шестьдесят пять лет и несколько месяцев. К сожалению, здоровье его пошатнулось во время продолжительного пребывания в колониях, а именно за девять лет, проведенных им на Мадагаскаре и оказавшихся столь плодотворными для Франции. Он находит, что защита Парижа недостаточно обеспечена, что форты не в надлежащем состоянии, что укрепленный лагерь недостаточно солидно оборудован и что необходимы по крайней мере еще восемь – десять дней, чтобы наверстать время, потерянное генералом Мишелем. Но, присовокупляет он, даже если заполнить все пробелы, Париж не выдержит штурма, поддержанного тяжелой артиллерией, какой располагают немцы. Поэтому необходимо образовать маневренную армию из четырех армейских корпусов или по крайней мере из трех, о которых говорилось в приказе Мессими, под началом военного губернатора Парижа. Эта армия явится левым крылом всех прочих наших армий и, когда понадобится, будет сражаться у Парижа.
Мы приглашаем генерала Гальени изложить свои взгляды в совете министров. Совет выслушал его на утреннем заседании. Гальени повторил свое изложение с той же ясностью и настаивал на тех же выводах. По просьбе Мильерана он представил даже письменный рапорт, далеко не успокоительный. Рапорт этот немедленно был представлен на рассмотрение главнокомандующего, так как отправка требуемых корпусов зависела прежде всего от тех материальных возможностей, о которых мог судить только один Жоффр.
Во второй половине дня состоялось новое заседание совета министров, на котором выступили, в свою очередь, Дюбо и Дешанель. Первый сегодня очень мрачен и жует свои вставные зубы в знак неукротимого недовольства. Он доказывает правительству, что юридически оно не имеет права выехать куда-либо из столицы без вотума палат, что местопребывание государственной власти в Париже установлено законом 1879 г. и, стало быть, если правительство собирается выехать из Парижа, необходимо предварительно созвать парламент и внести в него проект соответствующего закона. Впрочем, он утверждает, что в палатах не будет бурных прений о военных операциях, что опять легко найдется то же единодушие, что 4 августа, и что новая манифестация парламента придаст новую силу правительству. Поль Дешанель как бы прячется за своим старшим коллегой и остается в формальных пределах, он заявляет, что получил от ряда депутатов письма с требованием созыва палаты, но не принимает эти требования на свой счет и в нынешних обстоятельствах прежде всего желает оставаться в согласии с правительством. Дав слово министрам, требовавшим его, я резюмирую, что, не предрешая никоим образом постановления совета министров и не высказывая пока своего собственного мнения о целесообразности отъезда правительства, требуемого главнокомандующим, я не считаю правильным юридический тезис, выставленный Антонином Дюбо. Речь отнюдь не идет о перманентном перемещении местопребывания государственной власти, речь идет только о том, чтобы в случае, если соображения военной необходимости не позволят правительству оставаться в Париже, временно собрать совет министров в другом городе и, таким образом, изменить не местожительство, а местопребывание. Разве министры не собирались часто вне Парижа: в Рамбуйе, в Фонтенбло, в Пон-сюр-Сен, в Гавре? Дюбо не оспаривает правильности моего замечания. В заключение он даже заявляет, что, дабы снять с себя ответственность, он в первую очередь желает, чтобы правительство без замедления издало, как оно имеет право, декрет о закрытии чрезвычайной сессии парламента и, таким образом, освободило его, председателя сената, от неприятной миссии либо созвать высокое собрание, либо отклонять индивидуальные требования о созыве его. Вивиани, Рибо и Самба замечают на это, что, если немедленно будет издан этот декрет, он встревожит общественное мнение. С другой стороны, созыв палат, даже с самой лаконичной повесткой дня вроде «сообщения правительства», дал бы повод на фронте и во всей стране к самым разнообразным и, надо думать, самым нежелательным комментариям. Могли бы предположить, что правительство собирается просить мира. Это значило бы рисковать подорвать боевой дух войск.
