Во второй половине дня я принимал в Елисейском дворце Этьенна Лами, неизменного секретаря французской академии. Он весьма лояльно объясняет мне, по каким соображениям он является противником кандидатуры Метерлинка. В Бельгии католическое правительство. Мы рискуем возбудить его недовольство. Зато Лами считает, что после войны мы можем принять в академию союзных государей, причем он, волнуясь, говорит о победе как о чем-то реальном, уже находящемся в наших руках.
Массар, вице-председатель муниципального совета и редактор La Patrie, в форме капитана территориальных войск, с грустью говорит мне, что Париж начинает отделяться от правительства и от меня; в трамваях ведутся неприятные разговоры; война причиняет много бедствий; газеты жалуются на цензуру; можно ожидать беспорядков в тот день, когда будут отменены пособия семьям мобилизованных. Я отвечаю Массару, что они не будут отменены до заключения мира и даже тогда не будут отменены сразу. Тем временем Рибо вынужден изобретать новые способы для приведения бюджета в равновесие, так как считает затруднительным требовать новых налогов от налогоплательщиков, которые почти все находятся на фронте. Нам придется жить на ссуды Французского банка и на эмиссию бонов национальной обороны. Это, конечно, не является безупречным финансовым режимом, война заставляет нас влезать в долги, которые рано или поздно лягут тяжелым бременем на наше народное хозяйство и нашу валюту.
Воскресенье, 1 ноября 1914 г.
В половине девятого утра приехал из Бордо Мильеран. Мы немедленно отправились в Дюнкирхен – Мильеран, Рибо и я. Ехать поездом не представляется возможным. Все пути забронированы в настоящий момент для перевозок войск, происходят интенсивные транспортировки войск во Фландрию. Поэтому мы отправляемся в путь на автомобилях военного министерства. До Амьена я прошу Рибо сесть в мою машину. Завтра утром он должен расстаться со мной в Дюнкирхене и отправиться в департамент Па-де-Кале, который он представляет в сенате. Он сегодня в ударе и изливает предо мной свою душу. О работе военного министерства отзывается с такой же суровостью, как Гальени. Он находит и говорит, что мнение его разделяют некоторые другие министры: Оганьер, Сарро, Самба, – что в военном министерстве есть какая-то сила инерции, которую надо сломить. Мы едем среди восхитительного ландшафта, листья деревьев позолочены осенью, небо прозрачно-голубое. А там, на фронте, люди убивают друг друга по воле двух высокомерных и ослепленных монархий.
Завтракаем в Амьене, в тихом рейнском отеле, в котором я некогда останавливался с мадам Пуанкаре, когда выступал здесь в суде. Счастливые времена, безвозвратно минувшие. Две ручные чайки, меланхолично купавшиеся тогда в брызгах садового фонтана, еще здесь, они прохаживаются со степенным видом и тоскуют по морю. С нами завтракает приехавший из ставки Жоффр. Над городом летает нескромный, но безобидный наблюдатель, немецкий аэроплан Taube. В четверть второго я с Рибо, Мильераном и Жоффром уезжаю из Амьена в четырехместном автомобиле. Главнокомандующий, как всегда спокойный и улыбающийся, выслушивает без видимого разочарования сообщения военного министра о темпах заводов, работающих на оборону, к сожалению все еще очень медленных. Всюду, где мы проезжаем, – в Сен-Поле, в Сент-Омере – большое оживление. Вот Туссен: жители толпой отправляются с цветами на кладбище, где с каждым днем растет число свежих могил. Близ Сен-Поля неприятельский самолет, жужжащий над нашими головами, сбрасывает бомбу в сотне метров от автомобиля, на котором следуют за нами наши офицеры. Обошлось без несчастного случая. На дорогах множество английских, бельгийских и французских транспортов под военным конвоем. Мы приезжаем в Дюнкирхен к пяти часам вечера и останавливаемся у приятеля г. Теркема, мэра города и капитана пехоты.
С 23 сентября Дюнкирхен защищен от неприятельского нашествия естественным оружием, к которому он так часто прибегал в своей истории, – наводнением. Воды Изера выведены в район Моэр; воды Аа тоже разлились в равнину; вокруг города, наподобие Берга, простирается водяная скатерть приблизительно в восемь тысяч гектаров. Не без чувства глубокого волнения я въезжаю в этот знаменитый город Жана Барта, население которого встречало меня дважды в прошлом июле – первый раз со столь жизнерадостным энтузиазмом, второй раз – со столь благородной серьезностью и доверием. Начиная с середины октября над городом неоднократно появлялись неприятельские аэропланы, сбрасывали бомбы и убивали жителей. Три дня назад две бомбы упали близ ратуши, которая служит теперь резиденцией главы бельгийского правительства (он же военный министр Бельгии) барона де Броквилля. Надписи на многих подвальных помещениях указывают, что последние предназначены городским управлением для убежищ прохожих, застигнутых бомбардировкой*.
Лорд Китченер явился на назначенное нами свидание*. Это человек высокого роста, с энергичным лицом, живыми и пронизывающими глазами под резко очерченными дугами бровей, коротким, слегка курносым носом, густыми, закрученными вверх усами, крепкими скулами и тщательно выбритым подбородком. Он носит генеральскую форму защитного цвета, явился без пышной свиты и говорит с нами просто и задушевно. Мы сразу приступаем к делу. Китченер говорит нам, что английская артиллерия располагает теперь только шестьюстами снарядами на орудие и что в Англии до сих пор производится только двадцать тысяч снарядов в неделю, приблизительно на четыреста восемьдесят орудий. Он даже высказывает пожелание, не могли ли бы мы дать взаймы несколько орудий английской армии. Рассмотрев этот вопрос и согласовав его с Жоффром, Мильеран обещает триста орудий 90-миллиметрового калибра. Английский министр считает немецкое наступление, развертывающееся во Фландрии, грандиозным и полагает, что оно еще разовьется с помощью новых военных средств. «Я боюсь, – говорит он нам без обиняков, – как бы английская армия, еще слишком малочисленная, не дрогнула под таким ударом. Мы рассчитываем на вашу поддержку». Действительно, как сообщил нам Жоффр, англичане на этих днях несколько подались назад. Они очень храбры. Но после двухдневного или трехдневного боя они приступают к перегруппировке, сменяют свои ряды, и неприятель пользуется этим, чтобы возобновить свои атаки с удвоенной силой. На это жалуется также Фош, который тоже явился в Дюнкирхен для совещаний с Китченером и с нами.
С 4 октября Фош, как я уже упоминал, – заместитель главнокомандующего. 25 октября он перенес свою штаб-квартиру из Дуллана в Кассель. В то время, когда он приступил к своим новым обязанностям, немцы уже старались обогнать нас и прийти первыми к морю. Чтобы догнать и перегнать их, наши войска одни за другими направлялись к Сомме и Па-де-Кале. Маршал Френч, выразивший желание приблизить английскую армию к ее морским базам, концентрировал войска в районе Газебрука и Сент-Омера; все настоятельнее появлялась необходимость согласовать операции этих войск с операциями наших и бельгийских войск. Эта деликатная задача выпала на долю Фоша. Это была первая попытка единого командования, попытка еще очень робкая и несовершенная. Во всяком случае, этот опыт не пропадет даром, и в один прекрасный день, в марте 1918 г., англичане и французы с пользой вспомнят его урок.
Привлеченный обширной равниной Фландрии, где в течение веков разрешалось так много войн, Фош вначале, в первой половине октября, намеревался бросить франко-британские войска на Менен и Куртре. Однако падение Антверпена, последовавшее 9 октября, заставило Фоша отказаться от этого заманчивого проекта, и вместо атаки он должен был подготовить оборону и обеспечить отступление бельгийской армии. Неприятель дошел уже до дюн и подступил к Ньюпорту. Тогда Фош делает мастерский шаг и бросает на позиции 42-ю дивизию, ту самую, которую он так смело послал в обход Сен-Гондских болот в сражении на Марне. Она без единой остановки пришла к бельгийской границе и получила задание от Фоша служить опорой бельгийцам в Ньюпорте и на Изере. Таким образом, шесть бельгийских дивизий, остановившихся на одной линии, оказались в состоянии сохранить за своим отечеством клочок территории, за который они уцепились, как за эмблему национальной независимости. Отныне фронт союзников во Фландрии построен более прочно: на правом фланге – англичане, в центре – французы, бельгийцы – на левом фланге, а 42-я дивизия – на крайнем левом фланге близ моря, где стоят на страже английские мониторы и контрминоноски. Наши войска тоже получили в разное время подкрепления: 11, 16, 32 и 20-й корпуса. 22 октября генерал Фош по согласованию с нашими бельгийскими и английскими союзниками отдал приказ к наступлению, чтобы предупредить и расстроить большую немецкую атаку, в близости которой он все более убеждался. Это было возобновление битвы на Изере, за которой вскоре последовало сражение под Ипром.
