Мы садимся в открытый автомобиль и быстро едем по однообразной, обледенелой равнине к древнему городу, который некогда разгромили вандалы и которому теперь снова угрожают испытания его молодых дней. Вчера он подвергся бомбардировке. Сегодня утром мы видим на небе два или три неприятельских аэроплана. Они летают над городом, очевидно, только в целях разведки: ни одна бомба не испортила прекрасного приема, устроенного мне в городе.
На живописной площади перед ратушей выстроились с одной стороны: эскадрон французских конных стрелков, взвод нашей пехоты и один из наших военных оркестров, ничего больше – наши солдаты на фронте, на другой стороне выстроились бельгийские солдаты; их несколько больше. Когда мы подъехали, бельгийский оркестр заиграл Марсельезу, французский играет в ответ «Брабансону». В окнах и всюду вокруг площади собралась толпа, приветствующая нас несмолкаемыми криками: «Да здравствует Франция! Да здравствует Бельгия!» Король и я объезжаем войска. При мысли, что они стоят здесь так спокойно, с таким достоинством, в промежутке между двумя боями, я еле сдерживаю свое волнение. Затем мы направляемся в ратушу и по старой витой лестнице поднимаемся в большой зал коммунального совета. Король указывает мне на скромные осенние цветы, заказанные у единственного во всем районе садовника, который продолжает еще заниматься своей профессией. В огромном камине пылает яркий огонь. Несколько минут король, Мильеран, Жоффр и я беседуем стоя, мы говорим о прошлом, настоящем и будущем. Ведь Фюрнес стал для Бельгии своего рода временной столицей, в которой сохраняются национальные традиции и готовятся будущие акты реванша. Ведь с высоты колоколен Святого Николая и Святой Вальпургии взор охватывает обширную равнину, на которой вместе с судьбами бельгийской нации решаются судьбы Франции и человечества. Я с сожалением покидаю этот город-символ, где сердце мое билось так сильно. Король пожелал проводить меня в автомобиле до границы. В пути он еще раз повторяет передо мной уверения в своей верности нашему общему делу. Я снова выражаю ему свою преданность и свое восхищение.
Простившись с королем, мы уезжаем в Кассель, где находится штаб-квартира генерала Фоша. По дороге мы делаем остановку в лагере алжирских кавалеристов. Они размещены за изгородями больших ферм. Это красивые люди с коричневым цветом лица, на них тюрбаны и серые плисовые кафтаны; видимо, они не очень страдают от нашего климата в это время года. Я раздаю военные медали тем из них, которые представлены для этого отличия, и вручаю офицерский крест Почетного легиона полковнику дю Жонше, командиру этих кавалеристов. Когда я расхаживал между лошадьми и палатками, меня узнали местные крестьяне, и дети поднесли мне букеты хризантем. Ноябрьские цветы, цветы мертвых! Сколько могил приходится нам украшать ими!
Завтрак с Фошем на холме, что у Касселя. Нельзя и мечтать о более прекрасном наблюдательном пункте. Из окон зала, где нам подан завтрак, открывается великолепный вид на фламандскую равнину, расстилающуюся у наших ног и покрытую тридцатью двумя городами, равнину, которая из века в век была неизменным театром различных войн. Фош прекрасно осведомлен о своих победоносных предшественниках в Касселе, начиная от Роберта Фризона до Филиппа Валуа и Monsieur (брата короля), герцога Орлеанского. Ему знакомы все детали военной истории, он вплетает в разговор воспоминания и сравнения, обнаруживающие поразительную эрудицию. С нами завтракает Андре Тардье, молодой и блестящий депутат от департамента Сены и Уазы, ныне офицер в штабе Фоша. Когда мы завтракали, к Фошу пришел капитан с утренним рапортом. Немцы атакуют нас страшным натиском, но мы держимся. Жоффр, оставшийся с нами, подтверждает нам, что уже не желает смещения Френча. Фош приобрел на английского фельдмаршала благоприятное влияние и установил постоянную связь между обеими армиями благодаря генералу Вильсону, который из всех британских офицеров лучше всего воспринимает французские идеи. Теперь дела с нашими союзниками, насколько возможно, налажены, и нет никакого смысла менять людей.
На некоторое время задержался с Фошем и его помощниками в старой ратуше Касселя. На столах разложены военные карты, они развешаны также на стенах. Фош с несравненным мастерством объясняет мне детали операций вчерашнего и завтрашнего дней.
Я дополняю нашу программу пунктом, который был в ней упущен. Мы возвращаемся в Бельгию, чтобы приветствовать там армию Урбаля. Едем в Поперинге, а оттуда в Фламертинге, где находится стоянка этого генерала. На дорогах необычайное движение. Многочисленные войска перебрасываются в район Ипра. Один за другим следуют грузовики, заполненные солдатами. Вот стрелки 3-го батальона. Узнав меня, они с жаром приветствуют меня и дают мне, таким образом, доказательство, какое могучее ободряющее влияние оказывает глава государства, являясь к армии. Солдаты, находящиеся на отдыхе в проезжаемых нами деревнях, оказывают нам те же знаки уважения. Хотя они не
были предупреждены о нашем внезапном визите, они по собственному почину бегут к нам, как только увидят нас, становятся во фронт и отдают нам честь. Некоторые даже кричат: «Да здравствует Франция!» «Это не совсем по уставу», – замечаю я Жоффру. «Да нет же, – спокойно отвечает главнокомандующий, – они находятся на отдыхе, к тому же они движимы слишком благими намерениями, чтобы можно было порицать их». Всюду французские, английские, бельгийские, индийские мундиры. Это действительно война народов.
В Фламертинге я, согласовав это с Мильераном и Жоффром, вручаю генералу Урбалю ленту командора ордена Почетного легиона. Это прекрасный и бесстрашный драгунский офицер. С начала войны он отличился под Верденом и Аррасом. Та группа, которой он командует ныне в Бельгии, состоит из 42-й дивизии под началом генерала Гросетти, из морских частей адмирала Ронарка, кавалерийского корпуса Митри и двух территориальных дивизий. Я беседую с офицерами и солдатами. Все полны веры и надежды. Они задают себе лишь вопрос, решились ли англичане держаться стойко до конца? Китченер сомневался в нас, они сомневаются в нем, которого они не знают. Мы сообщаем им наши дюнкирхенские впечатления, и нам не стоит большого труда успокоить их сомнения.
Возвращаемся во Францию и держим путь на Байлель и Бетюн. Проезжаем их вечером, в сумерках наблюдаем здесь чрезвычайное оживление. Потом встречаем длинную колонну артиллерии в прекрасном состоянии. Это артиллерия 20-го корпуса, она направляется на север сломить натиск неприятеля. С утра мы слышим пушечную пальбу, а теперь, с наступлением ночной темноты, видим на горизонте огненные вспышки, это наши 75-миллиметровые орудия стреляют в неприятеля. В конце дня мы приехали в Брюр и останавливаемся все у одного из местных шахтовладельцев Эльби, это друг Рибо и Леона Буржуа, он счастлив, что может оказать нам гостеприимство.
Вторник, 3 ноября 1914 г.
Прежде чем ехать далее, облачаемся в одежду углекопов – круглые жесткие шляпы, синие балахоны, холщовые штаны с поясом – и в таком наряде едем на автомобилях до шахты. Она имеет в глубину триста метров. Нас спускают в бадьях в штольню, в которой работают немногие немобилизованные рабочие и живут бедные лошади, отвыкшие от дневного света. Мне предлагают ударить киркой в жилу, и я довольно неловко справляюсь с этой традиционной обязанностью. Рабочие любезно благодарят меня. Их товарищи очень хорошо ведут себя в армии. Многие из числа оставшихся в шахтах работают под огнем. Я, желая оставить им всем знак внимания и благодарности, внес пожертвование в их кассу взаимопомощи и сказал им, что уношу самые приятные воспоминания о своем посещении. Оно принесло мне за время войны множество крестников в семьях углекопов и обширную корреспонденцию, которая никогда не заглохнет.
