Мы посетили две штаб-квартиры, принимаем парад кавалерии, артиллерии, пехоты и поздно возвращаемся в Сент-Омер, где находится главная квартира маршала Френча. Сент-Омер производит впечатление английского города. Всюду английские офицеры и солдаты, они находятся в наилучших отношениях с населением. Впрочем, жители Сент-Омера на чистейшем французском языке свидетельствуют мне свою радость по поводу моего приезда.
Мы ужинаем у маршала Френча. Король счел нужным сам пригласить меня, так как считает себя посреди своих войск у себя дома, хотя и на французской территории. На ужине присутствуют только принц Уэльский, все еще, можно сказать, такой же юный, как тогда, когда принимал у себя маркиза де Бретейля*, фельдмаршал Френч, два английских офицера, генерал Дюпарж, полковник Пенелон и полковник Гюгет, глава нашей военной миссии при английской главной квартире. Король в нелестных выражениях говорит мне о Кайо, которого сэр Френсис Берти изобразил ему в малопривлекательном свете*. «Наконец-то, – говорит он, – он уезжает в Бразилию. Это утешительно». Король замечает, что лично он, как, впрочем, и британское правительство, считает необходимым продолжать войну до уничтожения германского империализма. Он воспользуется своим пребыванием во Франции и посетит в Фюрнесе или Ла-Панн своего кузена короля Альберта I.
Среда, 2 декабря 1914 г.
Ночью мы выехали из Сент-Омера и сегодня утром вернулись в Париж. Не успел Вивиани расстаться со мной, как снова является ко мне в Елисейский дворец. Бриан позвонил ему, что правительство, собравшись в Бордо в наше отсутствие, ответило Англии, что Франция не намерена посылать, своего представителя в Ватикан. Кажется, даже намекнули английскому правительству, что оно несколько поспешило с назначением своего представителя. Какая мелочная и близорукая политика! Неужели мы принесем наши национальные интересы в жертву партийным пристрастиям? Вивиани, по-видимому, примирился с этим злополучным ответом. Но почему Делькассе и Бриан не настояли, чтобы подождали нашего возвращения, прежде чем принять решение? Все воюющие державы будут представлены при Ватикане, за исключением нас, как будто отделение церкви от государства запрещает нам дипломатические отношения с папским престолом и как будто мы вправе не интересоваться тем, что происходит в Ватикане!
Сегодня утром Вивиани и я получили от Мильерана – он вернулся в Бордо – копию письма Жоффра, касающегося обороны Парижа. «Опыт нынешней войны, – пишет Жоффр, – показывает, что нельзя с уверенностью рассчитывать на силу сопротивления крепостных сооружений и укреплений, а также на территориальные войска, которые за некоторыми почетными исключениями проявили лишь слабое военное достоинство. Поэтому, в том случае, если неприятель будет угрожать Парижу, что, впрочем, становится все менее вероятным, защита его должна быть обеспечена одной из полевых армий, состоящей из закаленных войск и опирающейся на укрепленные полевые позиции, армия эта должна быть выдвинута как можно дальше перед Парижем, неприятеля не следует подпускать к последнему. Моими стараниями такие позиции уже были созданы на участке Бове – Виллер-Котре; равным образом мне надлежало в нужный момент назначить регулярные войска для занятия этих позиций. Между тем при нынешнем положении вещей в распоряжение военного губернатора Парижа предоставляются четыре дивизии территориальных войск. Распределенные в различных секторах, они должны будут защищать линию сопротивления, расположенную всего в нескольких километрах от внешних фортов. После вышесказанного такое положение никоим образом не отвечает требованиям ситуации». Главнокомандующий предлагает поэтому ряд перемен, которые неизбежно должны будут повлечь за собой сокращение функций, возложенных декретом 26 августа на военного губернатора Парижа. Жоффр предвидит, что генерал Гальени не сможет согласиться на столь урезанную роль, и предлагает в таком случае заменить его генералом Монури. Он пишет, что не желает сам принять это решение, потому что «вопрос связан с возвращением, хотя бы временным, правительства в столицу по случаю предстоящего созыва парламента. Эта возможность связана с тем, что укрепленный лагерь Парижа вплоть до линии внешних фортов будет находиться вне зоны действующих армий».
Итак, главнокомандующий все еще считает, что возвращение правительства в Париж не должно произойти немедленно и может носить временный характер. Сам Вивиани тоже сказал мне, что имеет в виду окончательное возвращение правительства лишь в течение января. Я еще раз подчеркиваю ему, что считаю недопустимыми, неоправдываемыми эти постоянные отсрочки. Однако я тоже, как он, держусь того мнения, что не годится урезать миссию Гальени, не найдя для него другого назначения, достойного его. В согласии со мной Вивиани телефонирует Мильерану, что мы просим не принимать без нас решения по этому вопросу.
Днем я принял Барту. Принятие закона о трехгодичном сроке военной службы должно было бы вернуть его к власти со времени войны, но воспоминание о протоколе Фабра*36 помешало Вивиани призвать его в свой расширенный кабинет после удаления из него Кайо. Барту тоже сгорает теперь от нетерпения получить назначение и, разумеется, огорчен тем, что еще не получил его. Он говорит мне, что охотно согласился бы взять на себя председательство в комиссии по устройству Эльзаса и Лотарингии, как ему предлагал это Вивиани. В самом деле, надо уже теперь приступить к выработке статута для коммун, занятых нашими войсками. Я заметил Барту, что в помещении государственного совета уже функционирует комиссия, являющаяся, очевидно, продуктом самопроизвольного зарождения, и, кроме того, главная квартира приняла меры на местах. Генерал Дюбайль даже сказал мне раз в присутствии председателей обеих палат и председателя совета министров: «Я велел выплачивать жалованье священникам в Эльзасе и обещаю населению считаться с их обычаями». «Я точно того же мнения, – заметил мне Барту. – Но нам, очевидно, надо будет согласовать работу военных и гражданских властей. В качестве председателя генеральной комиссии я взял бы на себя установить эту связь».
Жюль Камбон говорил по телефону с Делькассе, а затем имел вторично свидание с кардиналом Аметтом. Он указал последнему, какие возражения вызывает идея рождественского перемирия. Главная квартира считает опасной приостановку текущих операций даже на двадцать четыре часа. Кардинал прекрасно понимает этот мотив отказа. Он к тому же находит, что честность германской армии слишком подозрительна, чтобы мы могли положиться на принятые обязательства. Он сам известит Ватикан*.
Четверг, 3 декабря 1914 г.
Вчера вечером выехал поездом из Парижа и возвратился крайне неохотно в префектуру Жиронды, правительство все еще считает своим долгом заседать здесь. На сей раз, по крайней мере, предоставили свободу мадам Пуанкаре остаться среди населения Парижа и заниматься делами, требующими ее помощи.
По приезде в Бордо я узнал о смерти одного из старых офицеров моей военной канцелярии, бравого полковника Гошотта. Он родом из Курселль-о-Буа, скромной деревушки в департаменте Мааса. В этой деревушке мой дед по матери обычно останавливался, когда отправлялся на охоту, и я, в то время еще совсем мальчик, посадил там елки. На этих днях старый полковник получил апоплексический удар, от которого и скончался. Я хотел бы присутствовать сегодня на его скромных похоронах, тем более что до конца войны не представится возможности перевезти его тело туда, на небольшое деревенское кладбище, где покоятся его родные, у погоста бедной церковки, в которой часто молилась моя бабушка, когда дед мой охотился на волков и кабанов. Из всех прав, которых меня лишает мое положение президента, я, безусловно, больше всего жалею о праве оставаться самим собой. Приехав сюда, я всецело поглощен делами совета министров и не имею даже возможности следовать за гробом друга моих родителей.
