Бриан не принимал участия в этой экономической дискуссии: он даже чуть ли не все время отсутствовал – ушел курить.
Рибо заметил, что обсуждение постоянных мер на широкой конференции представляет собой некоторые неудобства: кое-что может просочиться, и, если Германия узнает, что ей угрожают ограничительные меры, она провозгласит на весь мир, что ее вынуждают продолжать войну, и это дает ей возможность поднять дух своего населения.
Принято решение, что только предложения по первым двум разделам могут быть преданы гласности. Что касается третьего раздела, то надо будет ограничиться установлением одних принципов и соблюдать при этом всю возможную осторожность; конкретные переговоры будут вестись потом дипломатическим путем.
Бриан ушел с заседания; как он сказал мне, у него назначено свидание с Титтони.
Адмирал Лаказ выступает с энергичными обвинениями в адрес греческой полиции, которая находится в руках Германии и организует базы для подводных лодок. Так как Бриан отсутствует, все министры констатируют, что мы проявляем недопустимую слабость по отношению к Греции. Думерг во всеуслышание заявляет, что греческое правительство обманывает нас.
Что бы сказал он, если бы совету министров была уже известна телеграмма, которую я получил сегодня вечером от Гильмена и в которой сообщается, что греческое правительство отказывается пропустить сербов через Патрас?
Норвежский посланник барон де Ведель привел ко мне капитана Эйна, военного атташе. По словам последнего, в нейтральных странах ожидают атаки немцев на Реймс.
Гранклеман, почти совершенно оправившийся от своей болезни, пришел поблагодарить меня за мой визит. Во время его пребывания в больнице расформирована его группа судовой артиллерии (в Вердене), и он оказался без своей части.
Был у меня Морис Рейно. Он говорил обо всем возможном и всем недоволен.
Принял генерала Франше д’Эспере, который приступает к командованию восточной армейской группой. Я указал ему на недостаточность наших укреплений под Бельфором, а также на неудобство бомбардировки нами эльзасских местностей.
Среда, 5 апреля 1916 г.
Лаговари* принес мне письмо, в котором румынский король Фердинанд извещает меня о кончине своей «возлюбленной тетки», королевы Елизаветы. В вестибюле посланник встретил уволенного ослепшего солдата, направлявшегося к Сенсеру; несчастный намерен стать массажистом. «Скоро, – говорит мне Лаговари, – останутся одни калеки». – «Да, – отвечаю я, – всюду, за исключением Румынии». – «Нет, уверяю вас, мы тоже будем воевать. Когда сербы присоединятся к вашей армии в Салониках и вы проявите активность, румынское общественное мнение не будет больше терпеть бездействия Румынии. Братиану искренен, но осторожен, он желает знать, в какой мере может рассчитывать на действительную помощь со стороны России. И кроме того, вы поступаете неправильно, оставляя нас с глазу на глаз с Россией. Мы друзья России, несмотря на Россию. Мы не забыли 1878 год. Лучше было бы вам обсуждать военную конвенцию не в Петрограде, а в Париже. Но мы будем воевать, будем воевать». – «Старайтесь, чтобы это не было слишком поздно, так как не работники последней смены в день победы и мира получат право на лучший кусок».
Меня посетил находящийся проездом в Париже испанский дипломат Рейнозо, бывший атташе при посольстве в Париже и друг Франции.
Четверг, 6 апреля 1916 г.
Бриан и Рибо встречали вчера на вокзале Асквита, возвращавшегося из Италии в Англию. Положение английского кабинета серьезно. По всей вероятности, предстоит его реорганизация: из него выйдут Ренсимен и Мак-Кенна. В экономической и финансовой областях придется все начинать сначала. К тому же совет Английского банка отклонил комбинации, относительно которых Рибо договорился в Лондоне. Англичане в настоящий момент не оказывают нам никакой поддержки.
В начале заседания Бриан сообщает мне, какое место он выкинул в статье Клемансо. Последний осмеливается писать, что не уважал бы себя, если бы подал мне руку. А между тем он перестал подавать ее только в тот день, когда было преобразовано и расширено министерство Вивиани и он не оказался председателем совета министров. Он тогда резко обрушился на меня за то, что я допустил социалистов в правительство. Все идет плохо, раз он не во главе правительства. Клемансо, этого нельзя отрицать, обладает большими достоинствами, но они часто исчезают перед его непомерной гордыней.
Совет министров возмущен отказом греческого правительства пропустить сербов. Даже Дени Кошен поднимает руки к небу и говорит об измене. Буржуа и Пенлеве говорят, что чаша терпения переполнилась. Думерг подчеркивает, что он никогда не верил в лояльность греческого правительства. Бриан видит, что, продолжая защищать короля Константина и его министров, он окажется совершенно одиноким. Адмирал Лаказ доказывает, что вся организация греческой полиции направлена против нас. Бриан находит лишь следующий выход из положения: «Англия не согласится на принудительные меры по отношению к Греции, а мы не можем выступать порознь с Англией». Решено обратиться к Англии и предложить ей принудительные меры по отношению к Греции, в первую очередь блокаду.
Генерал Мишле (младший брат того, который состоит в переписке с Дюбо) назначен командующим 10-й армией на место д’Урбаля, получившего назначение на пост генерального инспектора кавалерии.
Клержери назначен генеральным инспектором по траншеям.
Фрейсине и я настаиваем, чтобы генерал де Ламотт был назначен генеральным инспектором артиллерии.
Думерг докладывает о положении в Индокитае. Рум болен и возвращается во Францию; надо найти ему преемника. Депутаты требуют назначения Виолетта, но Виолетт желает сохранить за собой свой депутатский мандат, а Думерг желает, чтобы он отказался от него и обязался остаться на несколько лет в Индокитае. Бриан не говорит ни да ни нет, и вопрос остается открытым.
Виолетт был у меня и распространялся о своих правах на пост губернатора Индокитая. Он говорит, что не может отказаться от своего депутатского мандата и что это все равно ни к чему не привело бы, так как теперь выборы отпадают, и что, напротив, это лишь умалило бы его авторитет. Он набросал передо мной план своего управления.
Мне нанес визит генерал Дюбайль, назначенный военным губернатором Парижа. Он сожалеет, что ему приходится покинуть фронт, но примирился, и в его словах нет горечи. Жюстен Годар представил мне швейцарского полковника Колера и трех врачей, тоже швейцарцев. Они осматривали концентрационные лагеря для военнопленных в Германии и заявляют, что лагеря произвели на них удовлетворительное впечатление.
Пятница, 7 апреля 1916 г.
Вся сегодняшняя статья Клемансо опять изъята цензурой. Содержание ее мне неизвестно.
Депутат от Восточных Пиренеев Брусе просит меня принять патронаж над выставкой, организуемой им в Барселоне. Я обещаю при условии согласия испанского короля. Брусе снова говорил мне о желательности назначения Памса нашим послом в Мадриде.
Сенатор Морис Колен, мадам Режи и президиум общества Algerienne вручили мне медаль в благодарность за пожертвование, посланное мною на их благотворительный спектакль.
