Между тем Китченер немедленно и с удовлетворением согласился с идеей высадки войск на азиатском берегу с целью напасть с тыла на турецкие укрепления, преграждающие доступ в пролив. Он считает, что для успеха этой операции в ней должны участвовать по меньшей мере четыре дивизии (Лондон, № 1950).
Сербский король Петр телеграфирует мне, что его правительство рассмотрит предложения союзников с той же готовностью к жертвам, которую оно уже проявило (Ниш, № 637 и 638). Однако ответа Пашича мы еще не получили.
Начальник русского генерального штаба конфиденциально сообщил Палеологу, что потери русской армии огромны. В мае, июне и июле они составляли 350 тысяч человек в месяц, а в августе поднялись до 450 тысяч. Однако русские полагают, что к 15 декабря будут в состоянии не только оказать сопротивление немецкому натиску, но и перейти в наступление (Петроград, № 1061).
Четверг, 2 сентября 1915 г.
У меня состоялось совещание с Вивиани, Мильераном, Делькассе и Жоффром. Генерал объявил нам, что считает благоразумным отложить наступление до 25 сентября. Ряд исполнителей – Петен, Фош, Кюре – предупредили его, что не будут готовы 15 сентября. Однако, откладывая атаку, Жоффр не намерен отказаться от нее. Он продолжает считать ее необходимой и верит в ее успех. Как выражаются фронтовики, он «хочет еще раз пойти на это, чтобы помочь русским товарищам». Он признает, что, если наступление не увенчается успехом, придется изменять свои планы. Придется держаться оборонительной тактики, обеспечив фронт от прорыва, и искать диверсии в другом месте, на востоке или в Эльзасе. Он думает, что мы могли бы продвинуться в долине Илль, от Мюльгаузена до окрестностей Страсбурга. Он не считается с тем, что операции в Шампани, в Эпарже и под Аррасом полностью доказали невозможность форсировать неприятельские укрепления. Он хочет сделать еще одну, последнюю, попытку. Что касается Дарданелл, Жоффр заявляет, что не может взять на себя ответственность и выделить хотя бы одну дивизию до октября. Он прямо сказал, что предпочтет подать в отставку. В октябре четыре дивизии будут свободны, но он считает, что их будет совершенно недостаточно для форсирования проливов. По этому поводу он развивает мысли, изложенные в меморандуме исследовательского сектора и в докладе состоящего при главной квартире полковника Александра. Перед фактом этого непреодолимого сопротивления Жоффра совещание приняло решение, в соответствии с мнением главнокомандующего, что Саррайль должен как можно скорее отправиться в Дарданеллы, изучить там на месте план форсирования (проливов) – путем ли пополнения действующих войск на полуострове Галлиполи или с помощью операции на азиатском берегу, – установить количество войск, необходимых в обоих случаях, и вернуться во Францию с конкретными и мотивированными заключениями.
Пашич наконец вручил свой ответ представителям союзников. Сербия, говорится в этом ответе, согласна принести новую, «самую большую», жертву. Она принципиально соглашается на линию границы в рамках старого сербо-болгарского трактата 1912 г., с некоторыми выпрямлениями, соглашается на установление защитной зоны для Ускюба и Орчеполья, причем город Прилеп остается за Сербией и избегается соприкосновение болгарской территории с Албанией. Кроме того, Сербия ставит определенные условия: немедленное сотрудничество Болгарии, гарантии союзников относительно режима в Кроации и Славонии, защиты Белграда, финансовой помощи и активного (positive) союза (№ 639 и сл.). Пашич утверждает, что территории, которые он соглашается уступить, являются сербскими в силу исторических прав, бесспорных традиций и всем известных этнических особенностей; ссылается, кроме того, на то, что трактат, заключенный в 1912 г. между Сербией и Болгарией, уже не существует, так как разорван Болгарией 16 июня 1913 г., когда она внезапно напала на Сербию, и что Бухарестский трактат 1913 г. является единственным интернациональным актом, регулирующим распределение территории между Сербией и Грецией, Болгарией и Румынией. Ввиду этого сербское правительство требует в обмен за свои жертвы уступки Фиуме, освобождения словенских стран, предоставления Сербии западной части Баната и торгового сообщения с Эгейским морем. Как совместить все эти притязания с притязаниями не только Болгарии, но также Италии?
По поводу великого князя Николая Николаевича и угрожающей ему отставки мы получили еще одну телеграмму от генерала де Лагиша и показали ее Жоффру, которого она очень взволновала (О. Т., № 799, 194 и сл.). Генерал де Лагиш надеется, что царь откажется от своего намерения. Если императрица сделается регентшей, то революция, по словам генерала де Лагиша, неминуема. Великий князь пользуется огромным влиянием на солдат, царь не пользуется никаким влиянием на них. Генерал желает, чтобы мы обратили внимание Николая II на последствия его решения. Мы с Вивиани, Делькассе, Мильераном и Жоффром решили, что я сделаю попытку предостеречь царя от этих опасностей. Однако это нелегкое дело. При робкой внешности царь, как мне кажется, подозрителен и упрям. Тем не менее я составил телеграмму в осторожных и мягких выражениях:
«Совершив продолжительные поездки по французскому фронту, я желал бы сказать Вашему величеству, что все наши военачальники и солдаты чрезвычайно гордятся активным сотрудничеством с доблестными русскими войсками. Вся Франция восхищена не только храбростью и упорством, проявляемыми все время армией Вашего величества, но и тем искусным маневрированием, которое позволило войскам под командованием его императорского высочества великого князя Николая Николаевича выйти из неприятельского кольца. Взаимное доверие союзных армий и их вождей все время росло с начала войны.
Я твердо надеюсь, что оно ускорит нашу совместную победу. В этом глубоком убеждении посылаю Вашему величеству свои горячие пожелания и поздравления».
Однако тем временем в России идут и другие перемены. Генерал Янушкевич смещен с должности начальника генерального штаба и назначен адъютантом наместника на Кавказе, его заменил генерал Алексеев (О. Т., № 836, 198). По словам Палеолога, эти назначения указывают, что император не преминет взять на себя командование армией. В последние дни его энергично уговаривали взять обратно свой указ, но победили противоположные советы генерала Сухомлинова, который, находясь в тени, остается всемогущим и сохранил свою ненависть к великому князю (Петроград, № 1066).
Я получил от Шарля Морраса, с которым никогда не встречался, следующее письмо: «Париж, 31 августа 1915 г. Милостивый государь, господин президент республики! Я получил предложение посылать в мадридскую „А. В. С.“ корреспонденции из Парижа и счел своим долгом принять его. Мои корреспонденции должны восстановить правду о Франции. Конечно, они будут написаны с моей оппозиционной точки зрения, но это в первую очередь точка зрения оппозиционера-националиста. Мое единственное желание – служить Франции, а так как я не в состоянии сражаться, я отдаю себя в распоряжение французского правительства, которому, возможно, пригодятся те или другие полезные идеи. Не будучи знаком с Делькассе и его сотрудниками (за исключением Филиппа Бертло, но имеет ли это к нему отношение?), я решил обратиться к вам, господин президент, уверенный, что в своем стремлении к общественному благу вы дадите ход моему предложению, за что я буду несказанно благодарен. Прошу вас принять уверения в моих чувствах преданного патриота и гражданина и мои горячие пожелания победы». На это безупречное письмо я ответил роялистскому писателю предложением аудиенции. Я выразил ему благодарность и написал ему, что, если правительство может дать ему указания, полезные для Франции, я приложу к этому старания. К несчастью, глухота Шарля Морраса превзошла все мои ожидания. Он сел напротив меня, и я должен был кричать ему в ухо. При этом у меня нет уверенности, что он в точности понял все, что я ему говорил. Если он неправильно понял меня и когда-нибудь станет передавать мои слова в искаженном виде, мне послужит утешением в его ошибках чтение «Антинеи» и «Венецианских любовников».
