— И спокоен
[14]
, — добавила, рыдая, Нэнхун.
— Да, и спокоен, — кивнула императрица. — А потому и нам подобает спокойствие, милая сестра. Однако я пригласила тебя сюда не за тем, чтобы рассказывать о своей болезни. Погоди немного... Я слышу, как звенят бубенцы императорского паланкина.
Государыня не ошиблась — к ней прибыл император Жоа-дин. Через несколько минут он уже входил в чайный павильон. Тахуа и Нэнхун встали и склонились в поклоне перед императором.
— Вы и впрямь как две сестры, — улыбнулся жене и наложнице император. — Но где же ваш чай? И... что случилось? Государыня, ты бледна. Нэнхун, ты плакала. Объясните.
— Великий государь и супруг мой! — заговорила Тахуа. — Я благодарю вас за то, что вы приняли мое приглашение и посетили меня. Я должна сообщить вам нечто важное. Я неизлечимо больна и умру в самое ближайшее время. Скорее всего, нынче ночью.
— Небесная Канцелярия! — воскликнул император. — Но почему ты не говорила о болезни раньше...
— В том нет нужды, мой государь. Меня бы это не исцелило, а вас лишь расстроило бы. Но сейчас я хочу говорить не о том. Я пригласила вас, мой государь и супруг, и мою нареченную сестру госпожу Нэнхун для того, чтобы обратиться к вам с просьбой. Единственной. Предсмертной. Просьбой.
— В чем бы она ни заключалась, я выполню ее, сказал Жоа-дин. — Слово императора династии Тэн.
— Я клянусь, что исполню вашу просьбу, старшая сестра, — опустившись на колени перед императрицей, сказала Нэнхун. Слезы катились по ее щекам.
— Когда я умру, — спокойно сказала императрица Тахуа, — совершите надо мной положенные погребальные обряды и прах мой предайте земле у подножия священной горы Шицинь. А когда пройдет положенный месяц траура, государь, облачитесь в лиловые одежды
[15]
и сожгите дощечку с моим именем
[16]
.
А после того, государь, сделайте госпожу Нэнхун вашей законной женой и императрицей, ибо она достойна этого высокого сана. Вот и вся моя просьба.
— Я исполню ее, государыня моя и супруга, — сказал император Жоа-дин.
А Нэнхун плакала не переставая и говорила:
— Разве я могу? Я ничтожество, и мне ли занимать место императрицы! О, как жестоко!
— Не плачь, сестрица. — Тахуа обняла наложницу. — Ты ведь обещала исполнить мою просьбу, какой бы она ни была?
— Да... Но разве я достойна?!
— Ты достойнее многих, — сказала Тахуа.
— Государыня, меня страшит это! К тому же, — голос Нэнхун упал до шепота, — государь посещает меня едва ли не каждую ночь, но я за все эти годы ни разу не зачала. Как можно жениться владыке Пренебесного Селения на бесплодной?
— Моя душа будет молиться о тебе, сестра, — сказала императрица Тахуа. — И я верю, что ты подаришь государю дитя, которое станет небожителем на земле. Доверься и исполни мою волю.
— Я повинуюсь вам, государыня, — сказала Нэнхун.
Императрица Тахуа достала из рукава своего халата длинный платок из тончайшего батиста и собственной рукой отерла слезы Нэнхун.
— А теперь, — с улыбкой сказала она, делая знак служанкам, — давайте отведаем чаю и не будем смотреть в заснеженные окна.
Служанки подали ароматный чай, сласти и лакомства, императрица Тахуа потчевала государя и Нэнхун как ни в чем не бывало. За чаепитием они беседовали о возвышенных вещах, цитировали поэтов и древних мудрецов и просидели так несколько часов кряду... Затем императрица Тахуа попрощалась с мужем и госпожой Нэнхун и попросила прислать к ней священнослужителя из храма Пяти башен.
Ночью же действительно повалил с неба густой, обильный снег. Нэнхун не спала и все смотрела в окно на белеющие под снегом узорные стены Персикового дворца. Было тихо, но чуткое ухо Нэнхун вдруг уловило странный звук, напоминавший легкий перестук колес катящейся повозки... И Нэнхун поняла, что императрица Тахуа умерла.
Владыка Жоа-дин повелел устроить похороны государыни особенно пышные. Из дальних храмов и высокогорных монастырей в Непревзойденный дворец были приглашены священнослужители, монахи и древние отшельники — дабы беспрестанно возносить молитвы Просветленным, чтобы душа добродетельной императрицы была избавлена от мук перерождений и сподобилась участи небожителей. В Пяти молитвенных башнях читались священные каноны и исполнялись ритуальные танцы — по старинным поверьям, такими танцами от души усопшего отгоняются злые духи. Погребальная процессия, которую возглавлял сам император и госпожа Нэнхун, двигалась почти через всю страну — к священной горе Шицинь. У подножия святой горы, под нескончаемые песнопения и молитвы, прах императрицы Тахуа был предан земле. После похорон император с госпожой
Нэнхун и частью свиты некоторое время еще оставался на горе Шицинь — в монастыре Великого Постижения. Монастырь этот был женский, но устав его был суровым и не потакал никаким женским слабостям. Настоятельница монастыря, блаженная мать Чуан, как говорили, родословную свою вела от одной из древних императорских династий, но в монастыре она отринула свое высокое происхождение и посвятила жизнь Постижению Пути. Монахини скудно питались и бедно одевались, не принимали ни даров, ни пожертвований, своими руками делали все работы в монастыре и при этом постоянно пребывали в мысленной молитве. В обители Великого Постижения император впервые за всю свою жизнь увидел женщин, чья красота заключена лишь в сердце.
Владыка Жоа-дин и наложница Нэнхун удостоились несколько раз беседовать с блаженной матерью Чуан. Ей было уже за сто десять лет, но взгляд ее сиял умом и проницательностью, речь текла плавно и рассудительно, а тело выдерживало любые тяготы и лишения. О чем император беседовал с великой настоятельницей, нам неведомо, но зато нам известен разговор между блаженной матерью Чуан и госпожой Нэнхун.
Госпожа Нэнхун никак не могла успокоиться после кончины императрицы Тахуа. Скорбь по ушедшей и страх перед грядущим разрывали ее сердце, словно железные когти. Сидя в отведенной ей гостевой келье, она беспрестанно плакала и молилась. Однажды вечером, когда в монастыре свершились положенные службы, дверь в келью Нэнхун тихо отворилась. Нэнхун испуганно поднялась с молитвенной циновки — навстречу ей шла настоятельница Чуан. Нэнхун склонилась перед ней до земли:
