[15 — Примша — большой воздушный порт на юго-востоке Новгорода.]
— Но сейчас-то Раппин уже не дыра?
— Наверное, уже не дыра, — согласился я. — И папа очень сильно за это на меня обижается.
— Почему ты считаешь, что он на тебя обижается?
— Ну, во-первых, вместо того, чтобы сидеть и тихо гнить, как положено, я превратил баронство в доходное. Это было довольно нагло с моей стороны. А во-вторых, когда папа начал прикидывать, как бы отобрать это баронство обратно, вдруг выяснилось, что я выполнил все условия инвеституры, и уже являюсь полноправным владетелем. Теперь, чтобы забрать у меня баронство, нужен очень веский повод, вроде серьёзного нарушения вассального договора. Совершенно неудивительно, что папа меня не любит.
— Я почему спрашиваю, Кени — мне очень не нравится, что ты собираешься открыто примкнуть к кардиналу и пойти против папы. Мне кажется, что не стоит в поповские дрязги влезать, это может плохо кончиться.
Я задумался, пытаясь подобрать подходящие аргументы, причём я даже не был уверен, что эти аргументы не нужны в первую очередь мне самому.
— У папы на самом деле не так уж много возможностей мне навредить, — объяснил я, ощущая, впрочем, некоторую слабость довода. — Просто за счёт разницы масштаба — где папа, и где заштатный ливонский барон? Но главное в том, что у меня не получится подружиться с папой. Мне просто нечего ему предложить, я ему совершенно не нужен, и мешаю одним своим существованием. Если бы не это, то я бы серьёзно подумал, стоит ли связываться с кардиналом. А вот кардиналу, кстати, я могу кое-что предложить. Ладно, ввяжемся в бой, а там уже и посмотрим, что получится.
— Ввяжемся и посмотрим? Ну-ну, — скептически хмыкнула Ленка. — На редкость дурацкий план[16]. Надеюсь, ты всё-таки знаешь, что делаешь.
[16 — Здесь Кеннер просто процитировал известную нам фразу, которую приписывают то Наполеону, то Суворову, хотя на самом деле принадлежит она, по всей видимости, Ленину. Однако Лене эта фраза, конечно же, неизвестна, оттого она так скептически и отреагировала.]
Я тоже надеюсь, что знаю, что делаю, но решение уже принято. Колебаться и сомневаться надо было раньше, сейчас пришло время его выполнять.
— Пойдём грузиться, — предложил я, заканчивая разговор.
— А который из них наш? — нахмурилась Ленка, оглядывая не внушающие особого доверия небесные корабли.
— Думаю, вон тот, который поменьше, — ткнул пальцем я.
— Вон тот? — шокировано переспросила Ленка. — «Поменьше» это ты как-то очень уж ему польстил. На нём же только кукол возить.
— Не драматизируй, — поморщился я. — Ты же не ожидала в самом деле что-нибудь вроде «Сисек Фрейи»? Это обычный курьер, то есть обычный маленький курьер. Твои архивные на нём вчетвером летали и ничего.
— Не знаю, как они вчетвером там летали, — усомнилась Ленка. — Разве что Радима снаружи привязывали.
Встречал нас капитан — очень молодой, лет так двадцати семи. Наверное, это нормально, что на таких курьерах летают молодые и отчаянные.
— Господин, госпожа, — поклонился он. — Я Наум Стецкий, капитан «Бодрой чайки». Рад приветствовать вас на борту, прошу располагаться.
Ленка иронически фыркнула на предложение располагаться, однако от комментариев воздержалась и молча направилась в каюту.
Вблизи всё оказалось не так уж страшно — в дирижабле имелось целых две двухместных пассажирских каюты. Правда, койки там были двухъярусные, а гулять по каюте можно было только боком, но тем не менее привязывать пассажиров снаружи не было никакой необходимости.
— Пойдёмте в рубку, капитан, наметим маршрут, — предложил я.
В рубке оказалась неожиданно свободно, то есть, конечно, относительно свободно. Впрочем, я довольно быстро понял причину — половина рубки была отведена под что-то вроде кают-компании.
— Не очень просторно тут у вас, капитан, — откровенно заметил я.
— Говорите уж прямо, — усмехнулся Наум. — Очень тесно. Но это же курьер, для нас главное — скорость и незаметность.
— Причины понятны, — кивнул я, — так что я не жалуюсь. Кстати, какой здесь экипаж?
— Три человека — я, мой помощник и ещё механик. Но у нас специализация не жёсткая — мы с помощником можем и с двигателями разобраться, и с баллонами, а механик при необходимости может и у штурвала вахту постоять.
— А кока у вас нет?
— У нас и камбуза нет, — улыбнулся капитан. — В полёте питаемся сухим пайком, разогреваем на спиртовке. Извините, господин, с комфортом у нас не очень.
— А чем вы вообще занимаетесь обычно? — заинтересовался я. — Что у вас за задачи?
— Незаметно доставить груз или человека. Незаметно забрать. В основном работаем на почтенную Ирину Стоцкую. Иногда летаем по распоряжениям госпожи Марины Земец. Временами госпожа Кира приказывает отвезти куда-нибудь овощи-фрукты. В общем, занимаемся всем, чем придётся.
— А кому подчиняетесь?
— Мы, господин, если можно так выразиться, сироты. Нас сначала приписали к ведомству почтенного Антона Кельмина, но мы там оказались совсем лишними. Он в конце концов от нас избавился, и мы так и остались непристроенными. Кто нам приказывает, тот и начальник. Но госпожа Кира наши запросы подписывает, так что как-то существуем.
— Это непорядок, — нахмурился я. — Всегда должна быть установленная вертикаль подчинения. Я подумаю, куда вас определить.
— Господин, а нельзя ли нас к архивному отделу прикрепить? — встревожился капитан.
— Почему именно к архивному?
— Люди там хорошие, — просто объяснил он. — Весёлые. С госпожой Мариной вообще легко работается.
Он явно не знает, кто на самом деле руководит архивным отделом, и что настоящей руководительнице его корабль категорически не нравится. Впрочем, роль Ленки за пределами узкого семейного круга вообще мало кому известна, она у нас тщательно поддерживает образ глуповатой красавицы-блондинки, которой дела семьи малоинтересны.
— Нет, капитан, — сочувственно сказал я. — Вы сами подумайте — как у архивного отдела может быть свой дирижабль? Да любой писец, который увидит ведомости, сразу сделает вывод, что этот архивный отдел занимается совсем не архивами. Я даже Стоцкой вас передавать не хочу, ни к чему будить в людях лишние мысли. Многие ведь догадываются, чем она занимается. Сделаем какой-нибудь транспортный отдел, вы там будете числиться перевозчиками овощей.
Капитан грустно кивнул.
— Да ладно, капитан, нет повода для расстройства. Будет у вас понимающий начальник, с которым вы сможете нормально решать свои проблемы. А не подсовывать госпоже Кире бумажки, которые она нехотя подписывает.
— Я понимаю, господин, — печально вздохнул он.
Мне, вообще-то, вполне понятна его печаль — жизнь с начальником и жизнь без начальника — это совсем разная жизнь, будь даже начальник хоть каким понимающим. Но мне, как самому главному начальнику, запорожская вольница тоже ни к чему, мне нужно, чтобы все винтики были туго затянуты, а все шестерёнки исправно вертелись.
