— Ты вернулась, Досс? Какой теплый день, не правда ли? Ты гуляла?
— Да. Зайдешь?
— О, нет. Я только что вышла. Я часто прихожу, чтобы успокоить бедную тетушку. Она так одинока. Иду на чаепитие к миссис Бартлетт. Я должна помогать разливать чай. Она устраивает его по случаю приезда кузины из Торонто. Такая очаровательная девушка. Тебе она очень понравится, Досс. Думаю, миссис Бартлетт пришлет тебе приглашение. Возможно, ты забежишь чуть позже.
— Нет, я так не думаю, — равнодушно ответила Валенси. — Я должна идти домой, чтобы приготовить ужин для Барни. Сегодня мы отправляемся поплавать на лодке по Миставису в лунном свете.
— Барни? Ужин? — Олив разинула рот от удивления. — Что ты имеешь в виду, Валенси Стирлинг?
— Валенси Снейт, милостью Божией.
Валенси покрутила пальцем с обручальным кольцом перед лицом потрясенной Олив. Затем легко миновала ее и вошла в дом. Кузина Джорджиана последовала за ней. Она не могла пропустить столь важную сцену, пусть даже Олив готова рухнуть в обморок.
Олив не рухнула. Она тупо пошла по улице в сторону дома миссис Бартлетт. Что Досс имела в виду? У нее не могло быть… этого кольца… в какой очередной скандал эта умалишенная девица втянула свою несчастную семью? Ее следовало заткнуть… давным- давно.
Валенси открыла дверь гостиной и шагнула прямо в мрачное сборище Стирлингов, совершенно неожиданно для них. Собрание не было намеренным, по некому злому умыслу. Тетя Веллингтон и кузина Глэдис, тетя Милдред и кузина Сара просто зашли по пути домой после собрания миссионерского общества. Дядя Джеймс зашел, чтобы поделиться с Амелией информацией касательно сомнительных вложений денег. Дядя Бенджамин, очевидно, забежал сообщить, что день жаркий и спросить, в чем разница между лошадью и иглой. Кузина Стиклз нетактично знала ответ: «На лошадь подпрыгнешь и сядешь, а на иголку сядешь и подпрыгнешь», — и потому он был мрачен. Но все они, само собой, хотели узнать, вернулась ли Валенси домой, и, если нет, то какие шаги следует предпринять в этом направлении.
Итак, Валенси наконец явилась, уверенная и смелая, а вовсе не смиренная и униженная, какой ей следовало быть. И так странно, неприлично молодая. Она стояла в дверях и смотрела на них. Из-за ее спины выглядывала робкая любопытствующая кузина Джорджиана. Валенси была так счастлива, что перестала ненавидеть этих людей. Она даже готова была найти в них множество хороших качеств, которые прежде не замечала. И ей было жаль их. Жалость сделала ее мягкой.
— Итак, мама, — весело начала она.
— Итак, ты наконец-то пришла домой! — сказала миссис Фредерик, доставая носовой платок. Она не осмелилась возмутиться, но право на слезы оставила за собой.
— Ну… в общем, нет, — сказала Валенси и швырнула бомбу. — Я подумала, что должна зайти и сообщить, что вышла замуж. Во вторник. За Барни Снейта.
Дядя Бенджамин подскочил на стуле и плюхнулся обратно.
— Господи, помилуй! — тупо сказал он. Остальные, кажется, окаменели. Кроме кузины Глэдис, которая почувствовала себя дурно. Тете Милдред и дяде Веллингтону пришлось вывести ее на кухню.
— Она должна соблюдать викторианские традиции, — усмехнулась Валенси и без приглашения уселась на стул.
Кузина Стиклз начала всхлипывать.
— Был ли хоть один день в жизни, когда вы не рыдали? — поинтересовалась Валенси.
— Валенси, — сказал дядя Джеймс, став первым, к кому вернулся дар речи, — ты имеешь в виду именно то, что ты только что сказала?
— Да.
— Ты хочешь сказать, что ты на самом деле пошла и вышла замуж… замуж за этого дурного Барни Снейта… этого… этого… преступника, что…
— Да.
— Тогда, — жестко заявил дядя Джеймс, — ты — бесстыжее создание, потерявшее чувства приличия и добродетели. Я умываю руки. И больше не хочу видеть тебя.
— Что же вам останется сказать, когда я совершу убийство? — спросила Валенси.
Дядя Бенджамин вновь обратился к Богу, прося его милости.
— Этот пьяный бандит… этот…
Глаза Валенси опасно блеснули. Они могут говорить все что угодно ей и о ней, но они не смеют оскорблять Барни.
— Скажите, «чертов», и вам станет легче, — предложила она.
— Я могу выражать свои чувства, не употребляя ругательств. И я говорю тебе, ты покрыла себя вечным позором и бесчестием, выйдя замуж за эту пьяницу…
— Вы не были бы столь невыносимы, если бы хоть иногда выпивали. Барни не пьяница.
— Его видели пьяным в Порт Лоуренсе… упившимся до поросячьего визга, — сказал дядя Бенджамин.
— Если это правда, — а я не верю в это — у него была на то веская причина. А теперь предлагаю вам всем перестать корчить трагедию и принять все так, как есть. Я замужем — и вы ничего не можете с этим поделать. И я совершенно счастлива.
— Полагаю, мы должны быть благодарны ему, что он женился на ней, — сказала кузина Сара, пытаясь взглянуть на светлую сторону дела.
— Если он на самом деле это сделал, — заявил дядя Джеймс, только что умывший руки. — Кто обвенчал вас?
— Мистер Тауэрс из Порт Лоуренса.
— Свободный методист! — простонала миссис Фредерик, словно, будь этот методист заключенным, дело стало бы менее позорным. Это были первые слова, которые она промолвила. Миссис Фредерик не знала, что сказать. Все было слишком ужасно — слишком ужасно — слишком кошмарно. Она надеялась, что, должно быть, скоро проснется. И это после столь прекрасных надежд на похоронах!
— Волей-неволей задумаешься обо всех этих «не буди лихо…», — беспомощно пробормотал дядя Бенджамин. — Эти небылицы, знаете ли — о феях, что забирают младенцев из колыбелей.
— Едва ли Валенси в свои двадцать девять похожа на дитя, подкинутое эльфами, — насмешливо заметила тетя Веллингтон.
— Она была самым странным младенцем из всех, что я видел, — парировал дядя Бенджамин. — Я говорил об этом, помнишь, Амелия? Я сказал, что ни у кого не видел таких глаз.
— Я рада, что у меня никогда не было детей, — сказала кузина Сара. — Так или иначе, но они разбивают вам сердце.
— Не лучше ли иметь разбитое сердце, чем увядшее? — поинтересовалась Валенси. — Прежде чем разбиться, оно, должно быть, ощущает что-то великолепное. Это стоит всей боли.
— Чокнутая, определенно чокнутая, — пробормотал дядя Бенджамин со смутным ощущением, что кто-то уже говорил эти слова.
— Валенси, — торжественно объявила миссис Фредерик, — молишься ли ты о прощении за непослушание своей матери?
— Мне следует молиться о прощении за столь долгое подчинение вам, — упрямо ответила Валенси. — Но я вовсе не молюсь об этом, а просто благодарю Бога за свое счастье.
— Лучше бы, — сказала миссис Фредерик, начиная запоздало плакать, — я увидела тебя мертвой, чем слушать то, что ты говоришь мне сейчас.
