Эльфы выдвинулись после заката, перебегая в темноте, уходя от огня, от людей. Они стремились к широкому каменному рву, заваленному телами. Этот рассадник заразы, смердящий настолько, что мог вышибить дух, был смертельно опасен, но что за выбор им оставался? Братья пересекли бесконечный лагерь паломников, прокрались по предместьям, прячась от чумных патрулей, а потом достали куски плотной ткани, смочили их и перевязали лица.
В некоторых местах во рве скопилось так много тел, что по ним можно было пройти, если дерзнувший обладал нужной ловкостью и удачей, ведь эти мосты гниющей плоти, были куда как ненадёжны. Эльфы рискнули, совершили рывок и, хотя Бельфагрон едва не соскользнул в отравленную воду, оба оказались на другой стороне рва, испачканные, распространяющие зловонье, но живые.
Братья достали узкие ножи с четырёхгранными лезвиями, окинули взглядом стену, казавшуюся бесконечно высокой, и начали восхождение. Найти зазор меж древних камней, вставить нож, подтянуться, вставить другой, повторить, ещё раз, ещё, и так, медленно, очень тяжело, но, полагаясь на крепкие эльфийские жилы, сухие мышцы, карабкаться наверх.
Ночные часы медленно утекали, внизу раздавались голоса, то тут, то там начиналась молитва, которую подхватывали десятки, а то и сотни смертных, ров источал умопомрачительное зловонье, а две фигуры лезли наверх, обливаясь потом. Бельфагрон уставал намного сильнее младшего брата, ему приходилось чаще останавливаться, отдыхать на пылающих руках. Опережавший Саутамар то и дело замирал, бесстрашно оборачивался, глядя на старшего брата и тёмную пустоту. Последний десяток шагов он преодолел первым, выбрался на широкую верхнюю галерею, а когда Бельфагрон смог доползти, его ухватила крепкая рука и втащила меж зубцов парапета.
Старший брат упал на холодный, присыпанный гнилым сеном камень, с хрипом вдохнул. Его трясущиеся руки отказывались слушаться, пальцы не разгибались, а повязка на лице была мокрой и солёной. Молчаливый Саутамар огляделся, до ближайшей жаровни было шагов тридцать, не меньше, а до следующей ещё пятьдесят, и пока что на этом участке стены стражи не было. Но отдыхать нельзя, промедление подобно смерти.
– Я… готов… – Бельфагрон смог вернуть ножи на пояс и теперь медленно сжимал и разжимал скрюченные пальцы.
Саутамар двинулся по галерее совершенно бесшумно, старший брат следовал, стараясь тоже не шуметь. Они замерли при входе в одну из громадных башен-ангелов, подождали немного, вошли. Внутри статуя была обустроена как понятное крепостное сооружение, она хранила в себе казармы стражи, небольшую часовню, склады с оружием и скудным продовольствием, запасы воды, масла, камней; многочисленные ярусы соединялись винтовыми лестницами, в полутёмных переходах слышались грубые голоса, пахло смертью и нечистотами.
Братья укрывались в тенях, то и дело замирая, полагались на удачу и быстрый нож Саутамара, если первая подведёт. Прежде им пришлось бы тяжелее, но теперь, когда часть гарнизона стоптала Пегая, охраны было меньше. Эльфам удалось спуститься до первого яруса, где они долго таились у выхода, слушая голоса двух стражников. Когда рядом не осталось лишних наблюдателей, в дело пошли клинки; следовало скорее убираться, пока не обнаружилась кровь и тела.
Они выбрали именно этот участок стены не случайно. Судя по воспоминаниям предательницы Тильнаваль, кладбище Плачущих Ангелов находилось как раз тут, внизу, с обратной стороны. Спуститься прямо к нему не представлялось возможным, нужно было сперва добраться до ближайшей башни-ангела, и проделать путь через несколько улиц. Казалось бы, не так уж и далеко, но на деле ночь Астергаце таила для братьев ещё несколько каверз.
Величина города-храма пугала, бесконечный муравейник душил теснотой, грязью и зловоньем. Огромные дома несли на своих крышах другие дома, а на тех стояли новые ярусы, кривые и уродливые. Бесконечный лабиринт улиц, заваленных гниющими трупами, и разгоравшееся зарево где-то в отдалении, – вот, чем был Астергаце внутри… Откуда появилось это зарево посреди ночи? Не важно! Братьям приходилось всеми силами стараться, чтобы не пропустить ту или иную примету, чтобы не заплутать в этом тёмном кошмаре, созданном людьми, а время уходило.
Они крались во мраке, прятались от патрулей и сборщиков падали, раз за разом убеждались, что двигаются в нужном направлении. До ограды кладбища, верно, оставалось всего ничего, когда вдруг темноту прорезал истошный крик:
– Проклятые Паццо опять к нам лезут! Доставайте шпаги, братья!
С другого конца улицы донеслось не менее злобное:
– Сегодня вам придёт конец, Сальгари! Молитесь громче, сучьи дети!
– Марио Паццо, твоя сестра – шлюха!
– Ты перепутал её со своей матерью, Антонио, сдохни!
Поднялся дикий крик, откуда-то вокруг появилось множество людей, зазвенела сталь. Среди ночи на окраинах Астергаце вдруг началась битва и эльфы оказались прямо в её середине.
Саутамар вытащил сабли и двинулся свозь мельтешащий мрак, рубя всё на пути. Бельфагрон, сжимая палаш и один из ножей, пытался не отстать от брата. Он дважды парировал удары тёмных фигур, преуспевая, в основном, благодаря эльфийской ловкости, нежели мастерству. В третий раз, отведя от своей груди остриё шпаги, чародей вогнал нож в горло обидчика, а потом его огрели по спине дубиной. Эльф упал, и кто-то наступил ему на руку.
– Сдохни, проклятая…
В следующий миг давление исчезло, и горячая кровь хлынула Бельфагрону в лицо, а рядом рухнуло подрагивающее тело. Теперь над братом возвышался Саутамар, его сабли раскалывали черепа и срубали руки. Страшно болел хребет, плохо слушалась рука, но чародей заставил себя двигаться. Найти упущенный палаш не было возможности, Саутамар уже двигался дальше, переступая через новые трупы, – он никогда не терял из виду цель.
Когда это внезапное человеческое безумие осталось позади эльфы ринулись по улочке, надеясь не оскользнуться в крови и дерьме. Они вырвались из кирпичных и фахверковых тисков к невысокой белокаменной ограде. Она перемежалась тумбами, на которых стояли ангельские статуи с опущенными крыльями и головами. Выглянувшая из-за облаков луна объяла их голубоватым светом, холодным и потусторонним, статуи казались печальными, будто оплакивали горькую утрату.
– Вот оно…
Братья ринулись к кованным воротам и, на их счастье, те не были заперты. Застонали створки, бессмертные ступили на землю мёртвых. Суета и крики остались в другом мире, кладбище встретило гостей тишиной, белели под луной старые надгробия. Двое прошли мимо небольшой часовенки с тонкой колокольней, стали осматриваться. Сестра, когда Бельфагрон допрашивал её, подробно описала нужный склеп. Перед ним должна была стоять статуя, – мужчина безо рта, опирающийся на шест с прикреплённым на конце фонарём. Так люди представляют себе смерть, называя её Молчаливым Фонарщиком.
– Вот он…
Склеп, находившийся за спиной психопомпа, некогда был совсем белым, но с годами зацвёл лишайниками; на уголках его крыши восседали крылатые младенцы со стёршимися лицами, также покрытые разноцветными пятнами.
