Эгорхан понял племянника, – скоро, да, разумеется. Всякий зверь подбирает под себя лапы, чтобы затем резко распрямить их и совершить смертельный прыжок; при этом зверь становится будто меньше.
– Что ещё?
– Хобгоблины, о Разящий Вихрь Лесов, – ответил Вильтгрин, – странно ведут себя. Их ночные станы брошены, боевые стаи больше не прочёсывают территорию вокруг облака. Несколько моих соратников видели, как они уводят силы дальше чем за один дневной переход.
Это известие застало врасплох, а Эгорхан даже ни у кого не мог потребовать объяснений. Хобгоблины очень много поколений были союзниками Лонтиля, но обитали они вдали от остальных народов, приказания же получали через вестовых. Отчасти потому, что яростно ненавидели гоблинов и людей, с которыми не могли мирно сосуществовать; отчасти потому, что никому не нравились.
– Отправьте чародеев, пусть найдут вождей и потребуют объяснений от моего имени.
– Хобгоблинам доверять нельзя, добрый Эгорхан, – сказал старый Хальтгрин, – у них нет верности, как нет верности у меча, которому всё равно, кого разить. Бездушные.
– Хобгоблинам не всё равно, – опроверг Гильдарион Алтуан, – они с охотой готовы разить вас, и вы платите им той же монетой.
– С бешеной росомахой бесед вести нельзя, добрый Гильдарион.
– Стало быть, из оружия они стали животными. Рано делать выводы, но послать гонцов действительно необходимо.
Вилезий Вильтгрин поклонился, приняв бумагу с приказом из рук Эгорхана, и поспешил прочь, чтобы передать её ответственному асхару.
Проводив зеленокожего взглядом, Вечный Принц приблизился к столу и наполнил хрустальный фужер родниковой водой, подал его Эгорхану. Среди собравшихся не было слуг, все заботились о себе самостоятельно, однако, Великий Сорокопут являлся самым древним эльфом, главнокомандующим, и Гильдарион желал проявить почтение. Налив и себе, он уселся напротив, фужеры приподнялись, эльфы выпили.
Эгорхан следил за племянником, испытывая некоторое волнение.
Вечный Принц всю жизнь превосходил прочих эльфов настолько, что мог позволить себе блюсти собственный же кодекс чести. Он всегда говорил прямо в лицо, бил открыто и, не сдерживая сил, никогда не скрывал гнева под маской приятия, отстаивал правду. Высшая знать Лонтиля боялась наследника, ибо могучий воин и чародей не признавал над собой ничьей власти, кроме родительской.
Увы, всё это не значило, что он был слеп или глух. Гильдарион мог бы стать величайшим интриганом и теневым кукловодом лонтильского двора, кабы только пожелал. И сейчас Великий Сорокопут гадал, знает ли племянник о судьбе Сердца? Известно ли ему о том, что отряд воинов дома Сорокопута отбыл на север во главе с Эгорхановыми сынами? А если он не знает, то подозревает ли?
Гильдарион уже дважды спрашивал, почему Бельфагрон и Саутамар отсутствуют в Закатной Крепи? Эгорхан ссылался на важное и очень секретное поручение. Перед глазами предстала картина: два обнажённых эльфа, висящих на дыбе в тёмном подземелье; железные штыри прокаливаются на углях; из множества мелких ран сочится священная кровь бессмертных…
Справиться с болью и страхом опять помогло кольцо. Подарок от так называемого дома Ворона оставался при Эгорхане с тех пор, как Сердце едва не было украдено в первый раз. Оно поглощало часть его треволнений, дарило спокойствие, хоть и не постоянное. Теперь эльф не сомневался, что зелёный камень понемногу чернел. Странно, однако, это ничуть не настораживало.
Великий Сорокопут сжал челюсти, прикрыл глаза ненадолго, подбирая слова.
– Все мы устали, друзья. Древний враг стоит у ворот, он рядом, а мы ничего не можем сделать. Если я хоть что-то понял за свою долгую жизнь, – ожидание битвы намного страшнее самой битвы, и когда всё наконец-то…
Разумная обезьяна, что звалась Серебряным Дреммом, не уступала размерами мохобороду. Её тело покрывала белая шерсть и вырезанные из древесины доспехи, длинный плащ. Оружием гиганту служил длинный меч, – тоже деревянный. С тех пор как остатки народа сару явились в Лонтиль, моля о защите, он так и не удосужился выучить язык эльфов. Большую часть времени этот гигант молчал, либо слушал, что ему на ухо толковал Тенсей. Теперь же он сбросил мнимую сонливость, поднялся и вытянул руку перед собой.
Все взгляды устремились на красный туман и несколько мгновений спустя стало очевидно, что он рассеивался. Запели роги, сквозь Астрал понеслись приказы.
– Отправляйтесь к своим войскам и ждите указаний.
Филины стали раскрывать для командиров порталы и те исчезали один за другим. Вскоре на стене кроме Эгорхана остался лишь Гильдарион со воспитанниками, и двое из народа сару, – все наблюдали в молчании, как опадают и рассеиваются туманные клубы, сквозь красноту проступали неясные, но чудовищно большие силуэты. Неужели посреди леса так тихо выросла гора? Или две… нет, три, – две поменьше и одна огромная, совершенно…
– Что это?
Великий Сорокопут долго не понимал, что видит, пока, наконец, осознание не явилось. Живые существа! То были звери небывалой величины; две особи походили друг на друга: бурая шерсть, вытянутые прямоугольные челюсти, составлявшие треть тела и длинные бивни, росшие из спин вперёд и вверх. Третья превосходила их невообразимо, она была столь велика что бурые сородичи казались недорослями; шерсть на четырёх её ногах-колоннах и животе выбелило время, а от бивней остались только обломки.
– Таругва, – выдохнул Тенсей едва слышно, – не может быть… это таругва…
Эгорхан обернулся к нему, глаза Великого Сорокопута метали молнии.
– Ты ничего не говорил мне об… об этом!
– Потому что не ведал. – Голос Серебряного Дремма прозвучал внезапно и совершенно чисто, будто он всю жизнь говорил на высокой речи. – Они жили с нами рядом, но были чем-то вроде непреодолимой силы, стихии. Ели деревья и землю на бескрайних пастбищах Великой Пущи, живые бессмертные горы. Мы не подозревали, что ими можно управлять.
На спинах исполинов высились целые крепости из чёрной ткани, – шатры, украшенные символами золотых челюстей. По бокам исполинов словно сотни бубенцов на толстой цепи висели круглые железные котлы, из которых медленно сочился красный туман. В укреплённых башенках сидели тысячи лучников; виднелись сотни массивных, грубо отлитых мортир.
К границам княжеств Элданэ пришли живые крепости, ни больше, ни меньше.
– Племянник?
По взмаху руки Гильдариона вихрь сбросил с галереи всё лишнее, освободив пространство. Третий по могуществу чародей Лонтиля призвал из пустоты свой посох, – длинный резной шест с набалдашником в виде раскинувшего крылья филина. Начался танец, эльф кружился и распевал песнь, а три ученика вторили ему. Инертный Астрал потёк быстрее, растревоженный дуновениями, гурхана обретала форму, потенциал, цель, идею и превращалась в сокрушительную мощь.
В небе рос клин вращающегося воздуха, внутри которого светлячками кружились шаровые молнии. Плетение звалось Копьём Трензалора и чтобы создать его требовались часы работы дюжины умелых чародеев, но Звёздный Филин справился за четверть часа. Он с рёвом опустил руки, ударил посохом о галерею, – и клин устремился к цели.
