– Пожри дерьма, выродок! А лучше, приди и скажи мне это в лицо!
Она схватилась за эфес меча, но позади возник Исварох и выверенным ударом по затылку лишил её чувств. Закинув Улву на плечо, погребальщик повернулся к Обадайе.
– Благослови тебя Господь-Кузнец, – благодарно кивнул тот.
– Именем Святой Инвестигации…
– Коль истинно веруете в Господа нашего Кузнеца, – возвестил юноша, поднимая руку, – то позволите этим двоим уйти отсюда с миром!
Среди воинов Инвестигации воцарилось некое оцепенение. У них были совершенно ясные приказы и твёрдые намерения, однако, высказанная… просьба? Условие? Ультиматум? Слова юнца пылающей печатью легли поверх всего: памяти, разума, духа. И теперь только они были важны.
– Вы, двое, убирайтесь! – распорядился человек в дворянском плаще, застёгнутом при помощи медальона Инвестигации. – Живо! Пропустить их!
Исварох из Панкелада взглянул на Обадайю без выражения, хотя в блеклых глазах можно было отыскать все упрёки мира. Юноша улыбался мягко и печально.
– Позаботься о ней.
Погребальщик не ответил, лишь удобнее перехватил северянку и зашагал в сопровождении нескольких конвоиров прочь. Он шёл и наблюдал, как воины Святого Официума заковывали в кандалы и вели на цепях испуганных до полусмерти горожан. Время беззаботной радости подошло к концу, они возвращались обратно в суровый и холодный Валемар. Глупцы будут платить за свою глупость.
Солдаты вывели его за пределы Сада и вернулись к своим обязанностям. Исварох огляделся подозрительно, вновь устроил северянку поудобнее, и двинулся по тёмным улицам Астергаце. Ему было куда идти.
Глава 21
Ретроспектива.
Майрон чувствовал, будто его разума коснулись раскалённым железным прутом и долго выводили по нем строки. Огненные слова вспыхивали каждый раз, когда рив опускал веки, они гудели в ушах, жгли язык, причиняли истинные мучения. Казалось, эти слова осознанно пытались вытеснить всё, чем он являлся, и заменить собой.
– Паршиво тебе, смертный.
– Твоя наблюдательность восхищает, – через силу выговорил Майрон, заставив эльфку ухмыльнуться. – Что с Райлой?
– Ещё не пришла в себя, но уже не дёргается и не кричит. Яд почти выветрился. Хочешь, я её убью?
Челюсти Майрона были сжаты, спазмы искажали потное лицо, придавая ему неприятные, а порой и пугающие выражения. По коже змеились диковинные ожги, ломанные, ветвистые как молнии в тёмном небе.
– Мне сейчас не до шуток, Сезир.
– А я и не шучу. Жалко девчонку, но ты выдохнул ей в лицо довольно много хаотичной магии, бастард. Уже заметны телесные изменения, а что там с духовными изменениями пока неясно. Это будет уже нечто иное, возможно, опасное. Я убью это чтобы тебе не пришлось.
Его лоб рассекли вздувшиеся вены, движение было таким быстрым, что даже великолепная Грандье не успела уклониться, бронзовые пальцы сомкнулись на плече, грозя оторвать руку.
– Никто. Не будет. Убивать. Райлу. – Пар, выходивший со словами, пах горном и раскалённым железом.
Древняя повела себя сдержано, простила неприкрытую угрозу и решила не ставить смертного на место. Он и так страдал. Тем не менее, Грандье не выказала покорности, только смотрела безучастно в его пылающие янтарные глаза пока хватка не разжалась, а потом ушла.
Он боролся. Тяжело, сосредоточенно, прилагая немыслимые усилия, боролся. Десятилетия медитативных практик, огромная устойчивость к боли и тренированная концентрация позволяли Майрону сохранять контроль. Но до чего же было тяжело! Слова выжигали его изнутри!
Отряд убрался прочь от границ аномальной территории, разбил небольшую стоянку посреди равнины и уже некоторое время отдыхал. Райла лежала в сторонке, Грандье присматривала за ней, время от времени посещая Майрона. Господин Гроз шатался вокруг, охраняя периметр, а Хранитель Истории погрузился в чтение своей книги.
– Мря? Мряу?
– Жарко, – признался рив, – будто внутри что-то воспалилось.
Лаухальганда был рядом, подпрыгивал и катался с места на место, то и дело выражая обеспокоенность. Мимик перебрался с воротника на рукав и превратился в большую манжету. Казалось, он хотел убраться подальше от головы.
– Мря!
Широкий рот Лаухальганды раскрылся и наружу вырвался снежный поток. Пахнуло зимой, Майрон утонул в сугробе, но после краткого замешательства, расслабился, – снег оказался спасением.
– Я помню тот день. Зима посреди лета… мы нашли цветок папоротника… я был молод… счастлив… на своём месте…
Рив дремал, снег остужал его раскалённое тело и понемногу таял, через несколько часов он поднялся, немного оживший, но насквозь мокрый. Обведя мир мутным взглядом, Майрон пошёл туда, где лежала Райла. Грандье Сезир сидела рядом на коленях и водила шёлковым платком по клинку рапиры. Она подняла глаза, улыбнулась, и продолжила ухаживать за оружием.
Райла изменилась, немного, но всё же изменилось и это было нехорошо. На лбу её появились две крупные шишки. Прежде Майрон уже видел подобное, – у одержимых демонами порой прорастали рога. Сомнительно, что Райлу охватил подобный нечистый дух, однако, рога у неё всё же росли.
– Ей лучше?
Услышав его, охотница на чудовищ открыла глаза.
– Мне снился страшный сон. – Её голос был слаб, звучал придушенно, зрачки сузились до размера маковых зёрнышек, а склеры были покрыты радужной плёнкой.
– Ох, она расскажет ещё раз, – произнесла Сезир. – Приготовься, бастард, такое не каждый день услышишь.
– Я шла по стеклянной пустыне, – тихо говорила Райла, чей левый глаз слезоточил, а веко правого дёргалось, – и ветер носил вокруг стеклянную пыль, которая больно резала кожу, слепила. Я пришла в стеклянный грот, длинный, глубокий и тёмный. В его конце было мёртвое дерево, а под ним, – колодец.
– Сейчас будет самое безумное, – шепнула Грандье.
– Из колодца вылез Октавиан. Он весь был в ранах, истекал кровью вперемешку со ртутью, и он спрашивал меня, за что я поступила с ним так? Почему я предала нашу любовь? Это ведь была настоящая любовь, правда?
– Что ты ответила ему? – спросил Майрон.
– Я ничего не могла… я ничего… а он всё повторял вопрос, он… ртуть и кровь, кровь и ртуть…
– Теперь ты видишь? – спросила эльфка. – Она повреждена. Только искажённый разум может родить такое. Лучше…
– Убери своё шило, Сезир. – Майрон выглядел таким же измученным как несчастная Райла, но даже теперь он источал угрозу и обещание смерти. – Это не бред отравленного или искажённого. Это превратности судьбы. Не так ли, Жар-Куул?
Старик оторвался от книги, протяжно вздохнул.
– Всё так. Мне известны подробности гибели Октавиана Риденского, и что к ним привело. Ты разве забыла, Грандье?
