– Язви мою душу, – выдохнул он и, сцепив зубы, всё-таки встал.
Самшит до последнего мгновения не замечала его, но когда заметила, радостно улыбнулась.
– Госпожа моя…
– Смотрите, Кельвин, – перебила она восторженно, протягивая ему странный камень, – это слеза дракона! Самая настоящая!
Он бросил тревожный взгляд на коленопреклонённого гиганта, на блестяшку, попытался улыбнуться.
– Нам нужно скорее уходить, госпожа, – гудел Пламерождённый.
– Он прав, мы же в самом сердце врага, – вторил Кельвин, заглядывая в прекрасные глаза. – Здесь опасно, госпожа моя, опаснее, чем где бы то ни было в мире!
Она не испугалась.
– Дракон Нерождённый здесь, а моё место подле него.
Кельвин повернулся к телохранителю.
– Сможешь поднять эту ту… священную плоть?
– Если сниму доспехи, – ответил гигант.
В тот миг раздался выстрел, и пуля лязгнула по шлему Пламерождённого.
– Там!
На трибунах стали появляться люди, вооружённые мушкетами, – Стража Престола. В это же время гвардейцы с алебардами вышли на площадь. Они появились со стороны храма, на ходу формируя плотное полукольцо.
– Защищайте избранного! – приказала Самшит, не задумываясь.
Одинокий Пламерождённый выпрямился и чуть развёл руки, пытаясь закрыть госпожу как можно лучше, огненный кристалл в его груди побелел и выстрелил потоком плазменной белизны. Водя корпусом, телохранитель испарял гвардейцев десятками, он бил по трибунам, сжигая мушкетёров, но его усилия были тщетны с самого начала. Созеанская пехота не ломала строй никогда, – ни под дождём стрел, ни под шквалом пуль, ни под градом ядер, ни под ударами боевых заклинаний. Созеанская пехота шла вперёд, заполняя бреши телами, пока не окажется на расстоянии древка алебарды, чтобы затем сокрушить всё живое на своём пути.
Кельвин оказался между Пламерождённым и Самшит, пули ударялись о брусчатку, выбивая каменные осколки, но пока что и он, и жрица были целы. Она сидела на коленях возле своего бога и молилась, сжимая в руках найденный кристалл. Наёмник пытался докричаться до Самшит сквозь мушкетный грохот и топот сотен пар подкованных сапог. У него не было сил уволочь её, иначе бы Кельвин давно так поступил.
В построении папских гвардейцев появился и стал шириться зазор. Сквозь него можно было видеть выкатывавшиеся для стрельбы пушки. Глядя на шесть чёрных раструбов, наёмник слегка усмехнулся, – вот она, значит, какая, его смерть? Что ж, Кельвин жалел об одном, – Самшит погибнет тоже.
Верховная мать, которая всё это время горячо молилась, поднося сцепленные ладони ближе ко рту, наконец смолкла. Сквозь её пальцы вдруг полился свет, потёк жар. Она выпрямилась, а потом и вовсе оторвалась от земли, воспаряя над Соборной площадью. Огонь, бушевавший на трибунах, потянулся к госпоже и окутал тонкую фигурку веретеном. Глаза жрицы пылали белизной, в руках была сжата слеза, а на прекрасном лице играла улыбка.
– Горите, неверные животные.
Тугой поток пламени ударил по батарее, не оставив от пушкарей даже золы, а грозные орудия потекли по земле, смешиваясь с расплавленным камнем. От огненного веретена стали отделяться тонкие нити, они извивались и плавно опускались на Стражу Престола, выжигая в рядах просеки. Непоколебимые созеанцы продолжали наступать, но стало ясно, что цели не достигнет никто. Самшит действовала с ликующей жестокостью, она чувствовала, как сквозь её тело воля Элрога проистекала в мир, как погибали Его враги, как наполнялось жертвами Его голодное чрево. Это было сродни чувственному экстазу, – понимание своей абсолютной правоты и достижение своих самых сокровенных мечт. Она оправдала надежды бога, и оправдает их ещё не раз!..
Главный колокол собора Ангельского Нисхождения, носил собственное имя: Габриэль Благовестник. Названный в честь архангела, который протрубит в рог накануне Великого Побоища, этот колокол был украшен изображениями сражающихся небожителей и демонов. Голос его достигал всех концов Астергаце и уносился далеко за пределы города; все звонари собора теряли слух задолго до старости.
В час, когда огонь пожирал верных сынов Господа-Кузнеца, Габриэль Благовестник проснулся. Его язык ударил по музыкальному кольцу, а звуковая волна ударила по Самшит как молот с небес. Колокол пел, и его песня причиняла боль Верховной матери. Огненное веретено потеряло протуберанцы и стало сжиматься, опускаясь всё ниже, пока Самнит не оказалась на земле. Из её носа и ушей сочилась кровь.
– Госпожа моя! – Кельвин, который едва мог стоять на ногах сам, подхватил деву и сжал зубы, чтобы не застонать.
Прогрохотало, – пушечное ядро врезалось Пламерождённому в грудь, сминая рёбра. Эта порода могла оправиться от большинства ран, однако, без основы жизни, – кристалла, – гигант погиб.
– Довольно с вас безумствовать! Надо бежать! – крикнул наёмник, понимая, что уже слишком поздно.
– Некуда бежать, негде спасаться. Кара Господня настигнет всех, настигнет каждого.
Этот хриплый старческий голос перекрыл прочие звуки, он не был громким, но слышался, невзирая на бой Габриэля Благовестника.
– Солдаты, стойте.
– Гвардия, на месте стой! – взревел офицер.
Подкованные сапоги дважды громыхнули оземь и наступление остановилось. Пожжённая, и истерзанная, Стража Престола воссоздала идеальные шеренги в ожидании новых приказов. Среди начищенных кирас и одинаковых мундиров шаркала, опираясь на посох, фигура. У неё не было лица, а каждое движение сопровождал звон металла.
– Вы будете покараны за то, что содеяли. Осквернители, богохульники, выродки. Все вы познаете гнев Божий сегодня.
Согбенный тощий старик приближался, и каждый раз, когда он опускал посох на брусчатку, раздавался громкий лязг.
– Помогите мне выпрямиться, Кельвин, пожалуйста.
Наёмник знал, кто идёт к ним, и видел, что Самшит предельно слаба. Она еле держалась в сознании, ресницы-опахала трепетали, светло-серые глаза едва не закатывались. Ещё чуть-чуть, ещё несколько ударов сердца, и она станет совершенно беззащитна. Амлотиане убьют её. После всего, через что Самшит прошла, после всего, что пережила ради своей веры, такой исход был слишком несправедлив.
– Простите, госпожа моя, но вы сделали всё, что могли, а теперь я сделаю всё, что могу.
Поцелуй был нежным, очень мягким и совершенно невинным. Одноглазый наёмник уложил деву подле её бога, такого же безразличного к смертным, как и все иные, с трудом выпрямился и достал из-за спины третий меч. Великий Инвестигатор приближался, лязгая и звеня, трудно было поверить, что в такой чахлой оболочке таилась мощь, вселявшая ужас в западный мир.
– Ни шагу дальше, святой отец!
– Пади прахом пред гневом Господним!
Когда тощая рука потянулась задрать ткань, Кельвин ринулся. Боль в израненных ногах была поистине страшной, каждая кость, мышца, связка и сосуд вопили о неизбежном, однако, он двигался. Рывок в одну сторону, мгновенный рывок в другую, мир вспыхивает ослепительным светом, жар тысячи горнов испаряет пот с кожи, но старик слишком заторможен, а наёмник движется как в молодости, как во времена расцвета, когда не знал болезней и усталости. Он помолодел ради неё, забыл обо всём, кроме её улыбки, тепла, нежности, кроме вкуса её последнего поцелуя. Здесь и сейчас Кельвин был стремительнее ветра, потому что её жизнь стояла на кону. Он метался из стороны в сторону, каждый раз становясь ближе к старцу, пока, наконец, не смог нанести удар. Всё было выверено тысячами повторений, – один тычок в сердце, меж рёбер, точный и твёрдый, из последних сил. Остриё меча пронзило серую ткань хабита… и лязгнуло о скрытый металл. Доспехи? Нет… вериги!
