– До последнего вздоха…
Мир потонул в ослепительном свете и Кельвин Сирли испарился.
Когда наёмника не стало, Великий Инвестигатор уронил ткань и схватился за грудь. Клинок вонзился остриём в одно из звеньев цепи, скреплявшей пластины вериг, но удар был достаточно сильным, чтобы сломать несколько старческих рёбер. Одно из них повредило лёгкое и теперь каждый вздох стоил боли, во рту разлился железный вкус.
Самшит плакала. Она не провалилась в небытие, как думал возлюбленный, выдержала, заставила себя остаться и видела его последний танец. Горе схватило её за горло и сердце единовременно. Вопреки проклятому колоколу, она приподнялась над землёй, упёрлась в камень локтем, ладонью, мучительно медленно перенесла вес на левую руку, подтянула колени, обдирая их в кровь, и поднялась на дрожащих ногах.
– Схватить эту шлюху! – простонал Великий Инвестигатор, плюясь кровавой слюной. – В кандалы… в затопленные камеры… никакого огня…
Гвардейцы двинулись вперёд, на суровых лицах не отражалось ничего, зато в глазах… глаза ненавидели ту, которая убила столько славных мужчин сегодня. Она доберётся до камеры, приказ есть приказ, но по дороге вывихнет себе все члены и побьётся обо все углы, в этом не стоило сомневаться.
Внезапно их бравый шаг сбился, ровные спины сгорбились, а ненависть в глазах сменилась ужасом. Они не бежали ни от чего в Валемаре, но, будучи верными амлотианами, с детства учились бояться демонов Пекла.
– Анафема… – простонал Великий Инвестигатор, поднимая ладонь к лицу.
///
Дракон Нерождённый пробудился и его тело начало кипеть, повреждённые покровы спали, дав свободу мучительной перемене. Из его лба произросли рога, старые зубы выпали, уступая новым, длинным и острым; трещали кости, менявшие длину, кожа становилась чешуёй цвета старой крови, из позвонков выбивались шипы; появился и начал удлиняться хвост, а над лопатками, раздирая спину, прорастали крылья. Когда трансформация закончилась, он выпрямился и стал ужасен.
Доргон-Ругалор распахнул пасть и громогласный рёв унёсся в небо, словно крик новорождённого. Звуковая волна распространилась вокруг, руша колоннады и проделывая трещины в стенах собора; гвардейцы припали к земле как трава от сильного ветра, Великий Инвестигатор чудом устоял, держась за посох.
Глаза, источавшие белый бездымный огонь, обвели Соборную площадь взглядом. Служанка была ещё жива, лежала, свернувшись в позе зародыша, и дрожала, – хорошо, значит, наёмник оправдал своё существование… сейчас это было неважным, ведь ярость требовала свободы!
Дракон Нерождённый повёл шуйцей, – копьё влетело в неё и запело высокую чистую ноту, бог во плоти размахнулся и метнул оружие в сторону собора. Оно пробило врата насквозь, а через миг величайший из храмов западного мира пал. Огонь вырвался из окон, напрочь обрушил створки, часть стен, а всё остальное горело так жарко, что исчезало как снег в горниле. Дракон Нерождённый повёл шуйцей вновь, – божественное оружие появилось меж пальцев, послушное, верное, полное мощи.
Он заметил на брусчатке Пламень Гнева, повёл десницей, и меч лязгнул о бронзовые пальцы. Теперь они повиновались хозяину безо всяких чар, ведь он был бог, и он приказывал металлу слушаться. Гнев потёк в оружие через рукоять, кристалл аловит произвёл длинный стержень белого света.
– БОЛЬШЕ МИРА ГНЕВ МОЙ, – пророкотал Дракон Нерождённый, и превратился в росчерк неуловимо быстрого света.
Несколько ударов сердца он метался среди папских гвардейцев и разрубал их на части. Запах горелого мяса пробудил в боге аппетит, но слишком слабый, чтобы отвлечь от мести. Гигант вернулся к потухшему кострищу, посмотрел на обугленные останки и… отвернулся. Затем он сорвал с брата Себастьяна полотняную завесу, испепеляющий свет ударил в лицо, но бог лишь поморщился, взял монаха за голову, повернул боком и приблизил ухо к пасти.
– КОГДА-ТО Я ЛЮБИЛ ТЕБЯ, БЛАГОДАРИЛ ТЕБЯ, УПОВАЛ НА ТЕБЯ. УМОЛЯЛ О ПРОЩЕНИИ. ЗА ВСЕ ГРЕХИ Я БЫЛ ГОТОВ ОТВЕТИТЬ САМ, ЛИБО ИСКУПИТЬ ИХ ПО ТВОЕЙ ВОЛИ И МИЛОСТИ. НО ТЫ УБИЛ МОЕГО СЫНА, И ТЕПЕРЬ САМ БУДЕШЬ УМОЛЯТЬ МЕНЯ. ОДНА ВОЗМОЖНОСТЬ. СЕЙЧАС.
Великий Инвестигатор беспомощно болтался в руке гиганта, он испытывал боль и гнев, но не страх! Только гнев праведный! Выплёвывая ниточки кровавой слюны Пёс Псов Господних прошипел:
– Анафема – имя тебе! Будешь сокрушён гневом истинного…
– Я УСЛЫШАЛ. СМОТРИ ЖЕ: ТЫ УБИЛ МОЁ ДИТЯ, А Я УБЬЮ ТВОИХ ДЕТЕЙ.
Голова брата Себастьяна лопнула в когтистых пальцах и труп рухнул со звоном среди пепла и грязи. Живой бог переступил через служанку и отправился в город.
///
Когда Доргон-Ругалор покинул Соборную площадь, на неё пришёл некто незваный и нежданный. Его фигура поднялась из сора, из пепла и золы, обрела завидную стать и тёмные одежды. Он без особой радости носил имя Агларемнон, был князем Пекла и падшим ангелом Господним. Могущественный дух преисподней никогда не открывал глаз, а верх его черепа был сколот словно пустая яичная скорлупка, и наружу вырывалось синее пламя.
Заложив могучие руки за спину, Агларемнон шёл, словно плыл чуть над поверхностью земли; рассматривал дело рук своих. Он скромно улыбался хотя внутри ликовал, – сердце Амлотианства будет почти полностью разрушено к утру: десятки тысяч верующих погибнут, пожар поглотит четверть города ещё до вечера, а ночью его языки оближут все небеса и Астергаце никогда больше не станет прежним. Однако же всё это своего рода побочный эффект, а не сама цель. Главное здесь, вот оно, лежит обугленное и жалкое.
– Раджа мёртв
[37].
Падший ангел поднял голову и взглянул сквозь смеженные веки на небо. Просвет в облаках затянулся, солнце спряталось за облаками, но прежде чем это произошло, сквозь него успели проскочить четыре всадника, а за ними мчалась с воем и рёвом ужасная кавалькада. Дикая Охота явилась как воронья стая на место побоища. Её возглавлял Король, – он Хаос, следом скакали Завоеватель, – он Война, Жнец, – он Глад, и Сеятель, – она Мор.
– Явились засвидетельствовать итоги деяний моих? – спросил Агларемнон. – Что ж, наслаждайтесь, а мне недосуг.
Его переход в подземный мир произошёл мгновенно. Агларемнон оказался на самом дне, там, где не бушевали демоны-надзиратели, где не было дождей из горящей серы. На дне Пекла царствовала тьма и вселенский холод. Лабиринты льда освещались редким и тусклым свечением, внутри них застыли души предателей, всех тех, кто при жизни бил в спину и пользовался незаслуженным доверием.
Эти отбросы были компанией для другого узника, самого главного и важного, – для владыки Пекла. Люди забыли его имя… если вообще когда-то знали, обходились дурацкой кличкой: «Великий Нечистый». Но Агларемнон именовал его не иначе как повелителем, и не забывал гнуть выю, – это было важно.
– А вот и ты, мой младший братец, – донеслось из самого сердца ледяной тьмы.
