Старик умолк и посмотрел Майрону за спину, где уже некоторое время стояла Райла.
– За тех, кто рядом, и за тех, кто далеко, – продолжил он, поднимаясь.
Хранитель Истории дрожащими руками перекинул через плечо ремень большой книги и ухватил посох.
– Обдумай ответ, который мне уже известен. Когда будешь готов, я скажу, что нужно делать дальше. А пока… пойду отдохну. За последний час я сказал больше, чем за последние три столетия. Болтовня утомляет…
Жар-Куул заковылял к галантерейщикам, а Майрон обернулся к Райле. Охотница на чудовищ выглядела растерянной, немного испуганной, однако, и радостной оттого, что видела его.
– В крепости был какой-то переполох, радужный маг сказал, что ты… тебя… Да сапог ему в зад, этому Фортуне, я так и не поняла!
Майрон вгляделся в её лицо, внимательнее осмотрел ауру. Поразительно, насколько более яркой она стала после изъятия ртути, а ведь прошло всего ничего времени.
– Как ты себя чувствуешь, Райла?
– О чём ты? Что случилось?!
– Как ты себя чувствуешь? – настаивал он.
– Хорошо. Мне… действительно хорошо. – Она покраснела, смущённо отвела взгляд. – Тренируюсь каждый день, бегаю, машу Олтахаром. Кажется, сил прибавилось.
– Я рад, – сказал Майрон. – Пойдём, хочу с тобой посоветоваться.
* * *
День 22 месяца окетеба (X) года 1650 Этой Эпохи, Керн-Роварр.
Двое схлестнулись на просторном балконе, который прилегал к обители Райлы. Она держала в руках грубый муляж собственного меча, сработанный из бронзы, а Майрон орудовал железным ломом длиной с бастардный клинок. Он нападал, она защищалась, держа муляж одной рукой за рукоять, а другой, – под «кабаньими клыками». Железный лом рисовал кончиком восьмёрку, словно рапира, с рёвом рассекал воздух, метил то в плечи, то в грудь, постоянно пытался обмануть, но не преуспевал, хотя финты поражали хитростью. Райле оставалось только продолжать дышать и надеяться, что кости в руках не треснут. Лязг стоял оглушительный.
– Хорошо. – Майрон разорвал дистанцию, опуская лом, утёр пот рукавом. – Моё восхищение, Райла…
Она со стоном выронила муляж и наконец-то прекратила поддерживать ритм дыхания, рот с жадностью глотал воздух, пряный пот тёк ручьями, напитывая сорочку, гудящие руки повисли плетьми, колени тряслись. Сегодня Райла Балекас практиковала Дыхание Второе, Панцирь Малхейна; ей приходилось использовать для обороны слабо подходящий инструмент, но Майрон говорил, что всё это условности.
Ни одно из Семи Дыханий не было жёстко привязано к тому или иному оружию. Разумеется, для Дыхания Первого удобнее держать в руках секиру, для Второго не помешает щит побольше и доспехи попрочнее, для Третьего подходило быстрое и лёгкое оружие, короткий меч или длинный кинжал, Четвёртое хорошо показывало себя с парным оружием и так далее. Условности, одни лишь условности. Можно яростно нападать и с шилом в руках, обороняться двуручным клинком; гарцевать, уходя от врага в тяжёлой броне и с пикой наперевес, а яд сделает любое оружие смертоносно-подлым, даже рыболовный крючок. Всё зависит от человека, его собственных качеств и тренированности.
Майрон решил попытаться научить Райлу Семи Дыханиям и та оказалась талантливой ученицей, восприняла незнакомую блажь серьёзно, стала вкладывать все силы без остатка. Он обучал её сразу Дыханиям Первому и Второму, и, хотя, обучение только началось, охотница совершила большой рывок.
– Боевой опыт даёт тебе преимущество с самого начала, главное, – научиться поддерживать дыхание дольше.
– Это… просто… – она едва могла говорить, – пытка… грудь… разрывается…
– Со временем ты сможешь сбивать свечное пламя на расстоянии восьми шагов одним выдохом и сидеть под водой так долго, что тебя посчитают утопшей.
– Да кому… это… надо?
Он пожал плечами.
Райла выпрямилась, с трудом подняла муляж и прислонила к перилам. На них стоял серебряный поднос, в графинах была тёплая вода с лимоном, и охотница стала пить из горла. Вода полилась по шее на грудь, делая сорочку ещё мокрее. Майрон заметил острые бугорки сосков, более явно проступившие под тканью, а она заметила, что он заметил и, покраснев, отвернулась.
В последнее время Райле казалось, будто пустые кожаные мешочки, оставшиеся от прежней прелести, стали наполняться. Они всё ещё выглядели жалко, словно у старухи, не познавшей радость материнства, но всё же… Нет! Бред! Стыдно позволять кому-то видеть остатки её женственности. Особенно ему.
– Слушай, Седой… ты всегда умел так драться?
– М-м-м?
– Всегда владел мечом?
– Нет. – Он налил себе воды в хрустальный бокал, сделал маленький глоток. – Волшебники не рубятся на мечах, если те не магические. А если меч магический, то зачем его портить таким безыскусным использованием? Можно метать заклинания как жезлом.
– Октавиан, – она опустила голову, вспомнив прежнего возлюбленного, – рассказывал, что у магов есть ограничения по выбору оружия. Как это работает?
Он задумался.
– Якобы когда-то Джассар сказал, что магам негоже хвататься за мечи и топоры, их оружие: посох, жезл и ритуальный нож. Это не жёсткий запрет, но большинство владетелей Дара действительно не выходят за упомянутый список. Ну и, опять же, есть производные, то есть всё древковое, дробящее и короткое клинковое оружие. Я всегда был хорош с рогатиной, протазаном, алебардой, копьём, булавой, шестопёром и кинжалами всех видов. Но меч не давался. Меня пытались научить, однако, всё кончалось пшиком.
– Но теперь твои навыки восхищают.
– Благодарю, – Майрон вернул бокал на поднос. – Думаю, дело в том, что я больше не волшебник.
Она накинула куртку, обернулась, взглянула ему в лицо и поняла, что стоит пока помолчать.
– Слишком много на себя взял во время войны, и моё астральное тело… как будто обгорело. Знаешь, как бывает, если слишком долго пролежишь на солнце. Сначала ты вроде покраснел, неважно себя чувствуешь, а потом теряешь сознание, рвёшь, и кожа слезает пластами. Вот что-то вроде этого, только хуже, и внутри. Не умер лишь благодаря Эгге.
Райла вспомнила доброе старушечье личико.
– Постепенно магия стала покидать меня, как женщина порой уходит от мужчины, сделавшегося калекой. Но пришло что-то иное.
– Иное? – тихо спросила она, подступая ближе.
– Знаешь, – на его лбу проступили морщины, задумчивый взгляд медленно блуждал по Керн-Роварру, – магия давала огромное могущество, даже осознать это в полной мере не получалось, пока не утратил. Но вместе с тем, когда она ушла я словно сбросил свинцовые вериги. Понимаешь?
– Да, как-то нет…
– Немощь духа компенсировалась мощью тела. Я стал расти словно подросток, обрёл такую силу и выносливость, о которых прежде без заклинаний и не мечтал. А ведь я и так мутант. Скорость рефлексов, сопротивление внешним раздражителям, иммунитет, всё улучшилось едва ли не на порядок. И вместе с тем ослабевало оружейное табу. Не в силах заниматься магией, я стал уделять время боевым практикам.