Опалённый изнутри, но стремительно исцеляющий себя, Майрон Синда схватил магистра Антина за нижнюю челюсть и с громким влажным хрустом вырвал её из тела, после чего, тут же пробил мечом снизу-вверх, так, что остриё вышло из макушки. Покончив с командиром, он ринулся добивать оставшихся врагов.
Пока боевые маги сражались в небе, давая ему время, Данзен Прекрасный чертил на расчищенной площадке пентаграмму. Демонист полз, кровоточа из мясного хвоста, что заменял ему ноги. Опутанный щупальцами посох выжигал нечестивые знаки, а мелодичный голос без ошибок цитировал формулы призыва. Многочисленные конечности подёргивались, чувствуя разлитые в атмосфере боль, ненависть, гнев. Подобно пальцам умелой пряхи, эти уродливые члены вытягивали из рассеянных эмоций пряжу негативной энергии, вкладывая её в пентаграмму.
Демонист совершенно точно знал, что каждый разумный индивид порочен в душе. У каждого есть свой смертный грех, а то и несколько. Смертным грехом Данзена была гордыня, тщеславие, себялюбие. Он всю жизнь превыше всего ставил себя, жаждал преумножить некогда восхитительную красоту, обрести бессмертие, неувядающую славу. Однажды с этой целью, тогда ещё демонолог, он призвал самого Даргамона, высшее воплощение гордыни. Тогда он не ошибся, готовясь к таинству, осуществил ритуал безупречно, и даже сам демон Пекла признал это. Но увы, успех настолько вскружил голову, что демонолог поспешил, не оформил своё желание должным образом.
Желание было простым, – стать совершенно прекрасным, бессмертным существом, о котором будут знать все. И Данзен получил, что просил, но, как это часто бывает с демонами, – не то, чего хотел. Ведь Даргамон изменил человека в соответствии со своими представлениями о прекрасном, а ещё наделил изувеченного бессмертием и позаботился, чтобы история Данзена стала известна всем. После долгого бегства собратья по Дару нашли демониста и надолго заточили в подземной тюрьме Академии Ривена.
По прошествии многих лет, освобождённый и присягнувший Второму Учителю, он продолжал свои нечестивые практики с новым рвением и великой искусностью. О происшедшем Данзен не жалел, наоборот, его искалеченный разум научился любить ту форму, которую Даргамон придал телу. Волшебник находил особое удовольствие в ужасе и отвращении окружающих, а ещё приобрёл новые способности.
Когда Антин погиб, Данзен почувствовал, как его душа освободилась от оков плоти. Следовало торопиться! Демонист призвал душу покойного к себе, отмечая, как та начала «оплывать», терять сходство с потерянной оболочкой. Это было недопустимо.
– Майрон Синда убил твоих родных, убил тебя, а теперь убивает твоих соратников, – напомнил Прекрасный, – неужели ты забыл? Неужели тебе всё равно?
Душа встрепенулась, вспомнила переживания, которыми жила только что, и, пусть ненадолго, эта боль оформила её, вернула черты Антина.
– Ненавижу…
– На что ты готов, чтобы отомстить этому человеку? – спросил демонист.
– На всё!
– Будем считать это изъявлением согласия.
Данзен Прекрасный пронзил эфирное тело посохом и душа магистра Антина закричала. Вспыхнувшие линии пентаграммы втянули её, кровь закипела и почернела, земля стала трескаться. Произнося последние слова, демониста отползал, дабы не пасть в Пекло. Трещина ширилась и удлинялась, из неё рвалось пламя и зловонный дым, слышались крики тысяч грешников и зубовный скрежет.
– Иди же, иди! Мир ждёт тебя!
Показалась огромная рука о шести когтей, уцепилась за край, затем показалась вторая рука, третья и четвёртая. Появились рога невероятной длины и толщины, произраставшие из громадного черепа; в глазницах бушевал нечестивый огонь, из носового провала шёл дым, а меж треугольных зубов по костистому подбородку текла магма. Широкие плечи исполина взбугрились, поднимая над краем пропасти торс, покрытый красно-чёрной кожей с наростами костяных пластин и шипов. Громадное копыто попрало землю этого света и Абсалодриум вновь задрожал. Великан ростом выше двадцати шагов
[29] окинул Валемар ненавидящим взором, ударил себя в грудь сначала одной парой рук, затем другой, и распахнул пасть. Волна его сокрушающего рёва ломала в щебень руины дворцов, сжигала сады, гнала по тверди волны, словно по морю. Демон-галфиал, великое воплощение гнева, явился чтобы творить своё призвание, – разрушать.
– Майрон Синда, – кричал с земли крошечный демонист, – его ты должен убить прежде всего!
Громадное чудовище, связанное цепями повиновения, стало исполнять приказ.
///
Райла, Жар-Куул и Грандье спустились на первый этаж великой башни и двинулись по холлу размером с небольшое селение, когда впереди появилось облако жужжащей мошкары. Оно быстро соединилось в зловещую тёмную фигуру.
– Как же вы задрали, проклятые богами недоношенные выродки! – Женщина-эльф обнажила рапиру. – Стойте здесь, я разберусь и с этим дерьмом!
– Спрячь оружие, Сезир, – попросил незнакомец, открывая лицо, – нет нужды в насилии, ведь я не враг тебе.
– Половина тех, кого мне пришлось убить за прошедшие эпохи сначала клялись в вечной дружбе, – ответила та. – К тому же, не обижайся, но с комарьём я дружбы не вожу. Понял, сосун?
– Тонкий намёк на то, что я вампир?
– Толстый намёк на то, что ты сосёшь уд, и сейчас я накрою тебя земляным одеяльцем…
Обескровленное лицо с резкими чертами действительно заставляло насторожиться. Или, возможно, дело было в кончиках клыков, чуть выглядывавших из-за губы, или глазах рубинового цвета. Чужак почти не скрывал свою истинную природу… Хотя, нет, лицо вдруг стало меняться, исчезали чёрные волосы, ушные раковины, сглаживался нос, все морщины. Облик изменился быстро, лицо сделалось гладким и невыразительным: крохотный рот, пара дыхательных щелей и глаза-бусинки. Голова теперь походила формой на белое яйцо, заострённое к низу.
– Я Разм Лицемер, архимаг Академии Ривена, входящий в совет управителей. Ты должна была слышать это имя.
– Подобные фокусы может проделать любой вампир, – сказала Грандье, однако, не слишком уверенно.
– Вампиры лишь надевают иллюзорные маски, чтобы скрывать уродство, а я, по праву считающийся великим метаморфом, изменяюсь сам, меняю своё материальное и астральное тело, даже перенимаю некоторые уникальные особенности.
Человек-яйцо на глазах стал полной копией самой Грандье, принял её характерную позу, взглянул с прищуром, а потом его волосы загорелись медово-жёлтым пламенем.
– А ну-ка в него превратись, – приказал настоящая галантерейщица, кивнув на Хранителя Истории.
– Могу принять облик, но и только, – ответила копия, совершенно воспроизводя голос Грандье, – невозможно подделать эффект астрального вакуума, ибо мои способности проистекают из магии. Довольно капризничать, у нас мало времени.
– Лично у меня его так много, что могу хоть сейчас лечь и вздремнуть. Только зёрнышек вокруг рассыплю.
