– Я …– открыл было рот Грегори, чтобы уже предложить проводить себя внутрь, чтобы зажить всем вместе, как раньше, как будто бы последних нескольких лет отчужденности и вовсе не было, но был прерван.
– Дети еще спят, может зайдешь потом? Что-то срочное?
На этом расширившееся до границ тысяч миров восприятие Грегори сузилось до текущей ситуации, где вселенная предстала не бесконечно текущей фантазией, но жестко структурированным, лилово-зеленым геометрическим лабиринтом, законы и правила которого нужны были для писателя, чтобы он сам верил в их реальность, и не терял интереса к истории, что рассказывалась им же для него же, что отчасти возникала внутри него самого и превращалась в итоге в окружающую его действительность, которая отзеркаливала, и тем самым, по всей видимости, в некоторой степени раскрывала его внутреннее восприятие.
– Я только хотел спросить тебя… – собрался с духом Грегори.
177.
– Вы готовы преклонить колено перед вашей императрицей?
Виктория смотрела на трибуны, где потоки голографического света расщеплялись и рисовали отдельную картинку для каждого из зрителей, в том числе формируя и звуковые эффекты, которые настраивались на волну лингвистического восприятия каждого отдельного гостя острова. Таким нехитрым технологическим способом, что звучал, как стандартная воодушевляющая речь для иностранцев, для лилового трайба была приказом, который даже не обсуждался. Возможно, что если бы прямо сейчас Чаррама приказал каждому из своих поданных застрелиться, то большинство бы сделали это, и не столько даже из-за лояльности, а из-за страха быть запытанным за неповиновение своему жадному правителю, который, наплевав на все традиции своего острова, захотел сделать Вождем неизвестную до сегодняшнего дня женщину, которая, к тому же еще, и не являлась чистокровной аборигенкой, но была отчасти одной расы с имперцами, которых многие считали, хотя и в тайне, оккупантами.
– И готовы ли вы быть свидетелями рождения новой непобедимой Империи, которая объединит острова Сердца и Святого Змея? – с издевкой декларировал Чаррама, зная, что никто и пискнуть не посмеет вопреки его волеизъявлению.
Виктория же стояла, наблюдая, как за ней вырастает увеличенное многомерное изображение ее персоны, на которую уже были нацеплены все побрякушки, так называемые символы власти, с которыми она должна была принять на себя всё бремя ответственности за жителей двух островов, но на деле она всё же понимала, что единственное, что от нее хотели – это обеспечить прикрытие перед странами Конгресса, в то время, как местные властные институты продолжат высасывать оставшиеся соки из обеих наций.
Еще более смехотворной выглядела сама Виктория, которая представляла из себя, по сути, потную грязную девчонку, которая пыталась играть в какую-то там спасительницу человечества. Для зрителей же она выглядела как напыщенная и надушенная особа, готовая связать своей фальшивой красотой это новообразование Империи, которое должно было еще на несколько десятилетий, как минимум, сковать страны бременем беспредела со стороны власть имущих, что собрались со своими высокопоставленными гостями в специальной ложе, из которой, Виктория в этом даже не сомневалась, на нее смотрел и Стивен Харт, для которого, возможно единственного, она и приготовила свое небольшое выступление на открытии Игр, что должны были в теории легитимизовать трансфер власти под всеобщее улюлюканье толп воодушевленных фанатов и их властных представителей, которые уже, потирая свои ручки, обкатывали свои финансовые схемы через многоступенчатые фазы спонсирования международных Игр.
– …Но давайте же послушаем, что скажет сама наша сегодняшняя героиня! – Чаррама обратил свой взгляд к Виктории, подходя всё ближе. Оказавшись на расстоянии вытянутой руки от своей дочери, он, правда, застыл, увидев, как девушка вскинула руку вверх, сжимая некий предмет, который Чаррама тут же распознал, побледнев от ужаса.
178.
– И ты хочешь одним своим жестом разрушить всё, что мы так долго строили? – строго спрашивал Майкл Сан Викторию, – ты ведь понимаешь, что тот образ шамана, что они рисовали десятилетиями, вворачивая его в умы зрителей в своей пропаганде в виде ортодоксального воспламеняющегося безумца с эфирной гранатой наперевес, окажется в итоге правдой. И они победят, неужели ты этого не понимаешь?
– Если долго сознательно говорить неправду, то она, скорее всего, в итоге окажется самой настоящей истиной, – грустно улыбнулась Виктория, – и тому, кто лгал, я уверена, это совсем не понравится, к тому же… Ты ведь понимаешь, что никакие аргументы, за или против, тут уже не изменят ситуации. Когда будет объявлено о поглощении острова Утконоса Империей, это перекроет кислород любым дальнейшим попыткам сопротивления, и не останется ничего другого для тех, кто еще в состоянии сделать хоть что-нибудь в своей жизни, кроме как использовать это небольшое оставшееся временное окно, чтобы покинуть территорию двух островов. И ты ведь переживаешь только за меня, не так ли?
Майкл молчал, и Виктория даже немного опешила, увидев, как глаза ее старого друга наполнились слезами.
– Нет, этого не должно быть так… Мы спасем и тебя, и Кевина, и сможем сегодня покинуть эту страну, все вместе! Мы…
– Всё в порядке, – мягко опустив руку на плечо своего старого друга, улыбнулась Виктория, – к тому же, разве моя мама или прабабушка поступили бы иначе, если бы оказались живы и имели возможность не делать того, что привело их к гибели? Возможно, и меня бы тут не было, если бы не их жертвы.
– Вот именно! Тебе ведь совершенно необязательно умирать! – хрипло проговорил Майкл Сан, – они бы хотели, чтобы ты осталась жива! Я знаю! Ты и твой брат – это и есть наследие твоего рода! Ты должна жить, несмотря ни на что, ты…
– И что же за жизнь это будет? Все время скрываться, убегать? Нет, лучше уж ужасный конец, чем ужас без конца.
– Ох, Вика, Вика, ты сама не понимаешь того, о чем говоришь! Это всё уже не будет иметь значения, когда ты будешь мертва! Это та черта, за которой уже не будет ничего для тебя! Ты разве не понимаешь? Главное для нас – это выжить! И то, чем мы занимались все эти годы – это спасали людей! Так позволь спасти и себя!
– Я не отказываюсь от этого, и, как я уже сказала, – это единственный способ выбраться вам с Кевином с этого острова, хотя и не вместе, но, что не менее важно… – и тут Виктория подняла свой взгляд на Майкла, который осознал, что ему не остановить неизбежное.
– Я должна сделать так, чтобы этот сукин сын никогда не забыл день, когда его люди обрели свободу.
179.
– Что же ты собралась сделать? – усмехнулся Чаррама. – А, дочь? Зачем так пугаешь своего родного отца?
Виктория вся сжалась, и, несмотря на то, что она испытывала абсолютную ненависть к этому человеку, где-то, глубоко внутри, ее безрассудные чувства указывали ей на то, что этот индивид был тем осколком счастья, которого она никогда не знала и, стоило протянуть лишь руку, чтобы, хотя бы на короткое мгновение, но ощутить это дуновение близости на своей коже.
