Всё еще продолжая лежать в постели, в томительном ожидании того самого момента, когда дорогой сердцу мужчина заключит ее в своих объятиях, и далее они сольются в поцелуе, затем перейдя к чему-то более серьезному, Виктория смотрела в потолок, который разрезали светлые полосы, периодически выглядывающие из-за чуть покачивающихся на теплом летнем ветру штор. Виктория даже соотносила их сейчас с той самой тоненькой преградой, подобно самому времени, что отделяло единственно ее от грядущей неизбежности встречи.
Виктория чуть приподнялась и сделала глубокий вдох, после того, как шторка, слегка подлетев вверх, запустила утренний ветерок в комнату. Проникший в легкие Виктории воздух заставил ее немедленно подняться и пойти освежиться в ванную комнату, по пути в которую она краем взгляда зацепила большой плакат, стилизованный под красно-черный минималистический стиль, что был нынче в моде у юных студентов-бунтовщиков. На постере была изображена Гелла Фландерс – героическая фигура самопожертвования, и, разумеется, символ борьбы за правду, что должен был иметь у себя дома, а главное – в сознании, любой более-менее прогрессивный член журналистской студенческой братии, который намеревался после выпуска если и не изменить мир, то, по крайней мере, попытаться это сделать, как это не побоялась сделать в свое время госпожа Гелла. Сама толком не понимая почему, Виктория вдохновлялась этим плакатом и тем культурным бэкграундом, что стоял за ним, однако, при этом сама она достаточно поверхностно знала, чем же на самом деле занималась эта женщина более полувека назад, что заставляло ее сомневаться в достоверности тех фактов, что были распылена в информационном эфире. К тому же, эта женщина занималась журналистской работой еще во времена восхождения нынешнего Императора – Стивена Харта, кроме которого, страшно подумать, Виктория и не знала иных правителей. Это означало, что раз человек способен так долго оставаться у власти, значит – на то есть причины, и весьма существенные, и приправлять к ним некий конспирологический душок – не самое благоприятное занятие. Купаясь в этих, казалось бы, не связанных друг с другом, перетекающих друг в друга мыслях, Виктория и сама не заметила, как инстинктивно, ощутив потребность обновиться и освежиться перед встречей, уже проскользнула в душевую кабинку от умывальника, предварительно сбросив на пол трусики, в которых она спала. Открыв воду, Виктория закрыла глаза и стала мирно покачиваться в ритм музыке, что заиграла в кабинке для создания нужного настроя с самого утра. Несколько минут постояв под освежающей, чуть теплой струей, Виктория потянулась и приступила к процедуре по сбриванию лишней растительности, что была подобна состоянию транса, в котором ее мысли становились еще более комплексными. Это, в свою очередь, могло обернуться тем, что девушка в итоге вполне себе могла провести в своем водном святилище более часа, что, однако, ощущался таковым уже после выхода из сакрального места и сопровождался полным истощением, что требовало восстановления сил в чтении еще одночасового, а то и двух, отрезка времени. Тем не менее, это только лишь будущие издержки, а сейчас есть лишь этот самый миг, в котором не существовало ничего за пределами этой полупрозрачной капсулы, в которой рождалась, подобно некоему инкубатору, новая Виктория, что, несмотря на безразличие по отношению к тому, что происходило за пределами ее личного храма, держала тем не менее в своем сердце место также для одного человека. Мысли о нем заставили девушку слегка увлечься механическим процессом гигиены, что привело к ощущению легкого жжения между ног, после того, как непослушная бритва оставила маленькую царапину в интимной зоне, которая не преминула тут же начать кровоточить.
– Блин, – прыснула Виктория, оставив станок и попытавшись рукой нащупать порез, который, как ей казалось, мог бы волшебным образом затянуться от ее собственного прикосновения.
– Ну почему именно сейчас? – раздраженно тряхнула головой девушка, – почему перед самой встречей? Хотя, если дело и дойдет до постели, может он все-таки не увидит… Или нет, но тогда точно никакого куни, но, а вдруг, что если… – опять стала раскручиваться утренняя фантазия Виктории, после чего она, сама не заметив, как прислонилась к прозрачным стенкам душевой, начав вводить в себя пальцы, в то же самое время во всех подробностях представляя себе сцены из грядущего вечера, выстраивая их на основе своих предыдущих опытов. Виктория стала тихо постанывать, не прошло и полминуты, как Виктория достигла пика, и, глухо взвизгнув, сползла на колени, глубоко дыша и, бросив взгляд на станок, которым еще предстояло поработать, грустно вздохнула: «Ну вроде всё, может и не стоит никуда ехать?»
Сама же, повеселившись своей лени, девушка всё же закончила за пятнадцать минут гигиенические процедуры. Виктория резко закрыла кран, зная, что может еще долго так томиться внутри, выпрыгнула наружу. Даже несколько затхлый воздух в квартире показался ей свежим по сравнению с нагревшейся от пара капсулы душевой. Все это произошло в самый подходящий момент, ведь практически сразу зазвонил коммуникатор, который всё же смог перекрыть музыку, играющую из душевой. Виктория в чем мать родила уже выскочила в комнату, схватив телефон в тот самый момент, когда ее взгляд издалека уже зацепился за заветное имя на экране. Оно освежило ее, подобно еще одному порыву ветра, что обласкал ее с пяток до самой макушки, заставив почувствовать себя самой счастливой на свете.
– Да?
43.
– Алло? Алло? Черт! – выругался Кевин, скрипнув зубами от злости на самого себя и чувствуя, что готов буквально взорваться от мандража, что пробивал всё его тело, заставляя его сердце скручиваться в тугую спираль.
– Какого дьявола я вообще так сильно злюсь? – внезапно проскочила в уме Кевина мысль, – почему я до сих пор переживаю об этом? Почему я думаю до сих пор о Гвен? Ведь часто… – призадумался любовничек, – когда я проводил время с Элен, я был уверен, что та дура мне уже больше не нужна, и все равно… – взглянув в окно и чувствуя, как за его гневом притаившиеся отчаяние и грусть расступаются в стороны и, уже приглашая, вырисовывают то самое место и время назначения, куда на самом деле стремился юный путешественник. То было не сердце столицы острова Утконоса, нет, то был всего лишь один из десятков мирных островков Конгресса, куда переехал незадолго до своего совершеннолетия Кевин, где и встретился с Гвендолен, что шла с ним за руку, обтянутая черной курткой, со светлыми дредами на голове, что подрагивали под ритм ее шагов, обдавая, как казалось молодому влюбленному, ярким фруктовым ароматом, который стоило только вспомнить, как тут же растворялась и машина, в которой ехал в настоящем Кевин, и тягостные мысли, и даже та Гвен, которая сейчас и не хотела знать его вовсе. Но прямо здесь и сейчас была та, которая была с ним единым целым, была едина не только телом, но и душой, но и в абсолютно наивных мыслях, в совершенно детской болтовне, которой они были заняты по дороге к огромному ангару. Всё это в то же самое время представлялось наивысшей простой мудростью двух влюбленных, чьими устами разговаривал с собой сам мир в своем высочайшем и сладчайшем проявлении.
Этот монолог вселенной продолжился в поцелуе – самом прекрасном, что могло вообще быть во всем мире для юного Кевина, который своим языком сливался со ртом Гвен, растворяясь в аромате ее духов, полностью сливаясь со всем окружающим миром, целиком становясь той дрожащей пульсирующей точкой его сердца, что бешено стучало в груди.
