49.
– Гребаный ливень! – наконец-то добравшись до заветного отеля, выругался Кевин, скинув промокшую кепку прямо на мраморный пол богато украшенного холла.
– Господин Фландерс, мы так Вас ждали! Пожалуйста, позвольте Ваши вещи! – без всякого акцента и без всякой запинки протараторил встречающий – услужливого вида молодой человек, который, почтительно поклонившись, взял на себя обязанность сопроводить звезду зарубежного островка в его гостевые апартаменты.
Не обращая практически никакого внимания на старания этого мелкого человечка, и всё еще будучи раздражен на дождь, который соизволил пролиться до того, как он достиг теплого и уютного номера, Кевин, тем не менее, ни смог не отметить того, что, в отличии от многих прошлых раз, когда его встречали разгоряченные фанаты прямо у входа его временного прибежища в виде гостиницы, в этот раз проход до места заслуженного отдыха был свободен. Складывалось даже такое впечатление, что он был единственным постояльцем этой невероятно огромной гостиницы, или, лучше сказать, титанически огромной Башни, размеров которой не было даже в его достаточно урбанистически продвинутом и большом даже по мерках Конгресса городе.
– Если Вам что-нибудь понадобится… – хотел было вновь показаться услужливым, после того как Кевин отказался принять ознакомительную экскурсию по номеру, молодой служащий отеля, однако был практически насильно выдворен Кевином, который всем своим видом показал, что не желает более ни с кем контактировать. Захлопнув дверь, после чего прижавшись к ней спиной, Кевин, выдохнув с облегчением, позволил себе на несколько секунд погрузиться во внутреннее созерцание, где, к его большому облегчению, на данный момент прекратилась всякая рефлексивная деятельность, оставившая место лишь покою. И, тем не менее, этот волшебный миг, в котором растворялись как внешние феномены, так и внутренние миры, продлился неописуемо краткое мгновение, за которое Кевину, тем не менее, всё же удалось ухватиться и пропустить через себя пронзительное чувство какой-то совершенно безусловной безопасности и ощущения того, что ты уже дома. Не в том, конечно, смысле, что юное дарование Конгресса хотело остаться жить на неизвестной земле, с которой его, кстати, возможно роднили, как он успел уже подсознательно заметить, но, не придав этому особого значения, корни предков, но в том, что это самое ощущение полной завершенности всегда было с ним, всегда было внутри него, однако же оно опять было погребено под шквалом эмоций, ассоциаций и размышлений. В тот самый момент, когда после секундой паузы глаза Кевина зацепились за окружающую его обстановку, мозг стал генерировать мысль одну за другой, что, толкаясь и перебивая друг друга, затмили саму внутреннюю суть молодого человека, которая, совсем не возражая, уступила место копошащимся мыслям, что были не более чем роем надоедливых мух, который легко было разогнать всего лишь одним плавным мановением руки.
И, тем не менее, эта стая птиц, выражаясь иначе, уже плотно обжила древо ума, которое теперь, казалось, само целиком состоит из самих этих непрошенных гостей.
Физически юный Кевин, подобно своему уму, сейчас также состоял отнюдь не из своего привычного облика, но представлял из себя целый комплекс впечатлений, например, являя собой целый, украшенный диковинными геометрическими узорами-обоями просторный номер, который, казалось, занимал половину всего этажа огромной башни. Кевина гипнотизировали в том числе и разноцветные лампочки, которых непосредственно не было видно из-за подвесного потолка. Он, в свою очередь, казалось, сам менял свою форму, переливаясь и перетекая, так что казалось, что находишься то – на высоте нескольких сот метров над городом, который периодически проступал под голографической поверхностью пола, то – на огромной глубине, куда, впрочем, еще доходит солнечный свет, что играет с оттенками океанического течения, создавая для «аквалангиста» целую феерию из эмоций своим танцем подводного мира, который двигался подобно единому гигантскому организму, что и был истинным правителем всей планеты, который ради забавы и создал несколько тысяч островов ради своей собственной потехи.
Следуя за этим течением и идя по мягчайшему пушистому ковру, в котором утопали ноги Кевина и который, будучи идеально белым, менял цвета под такт цветовой феерии и гармонии, гость VIP-номера уже шел меж стеклянных столиков и шкафов, что были украшены атрибутами из настоящего золота, что блестели, переливаясь, подобно сигнальным огням на посадочной полосе авиалайнера, который, в лице Кевина, уже последовал к той черте, где требовался безотлагательный взлет – к панорамному окну, из которого открывался захватывающий дух вид практически на весь остров. Этот вид был пропитан своей уникальной атмосферой, вырвавшей дух Кевина из его тела и заставившей его совершить такой простой маневр, как ментальный скачок, когда чувства наблюдателя как будто отделились от тела и, став невесомыми, уже устремились куда-то далеко за пределы острова и даже океана, сливающегося с ночным небом, становясь в итоге тем необозримым ландшафтом, коими они и являлись все это время.
50.
– Вау, – только и смогла произнести Виктория, глядя из окна своего номера на целый океан мигающих огней, который, казалось, разговаривал с ней одной языком судеб обитателей этих ночных вспышек, с той девушкой, которая смогла подняться на тот уровень, где она видела полную картинку происходящего целиком, что будто бы давало ей безусловное понимание вечного безмолвного языка мира, на котором она могла инстинктивно разговаривать.
Но в этом также было и что-то еще – так, панорамное окно, что выходило на город и возвышалось над столицей, также являло собой и маленькую дверцу, ведущую в небольшой, но ухоженный дворик с бассейном, куда уже вышел Грегори, полностью погруженный в свои воспоминания, что стали накрывать его с головой. Раскинув в стороны руки, подобно птице, писатель нырнул с высокой горы состояния своего сознания в бесконечный космос, океан энергии, в который превратился бассейн, что окутал его тело родовыми водами, подобно чреву матери, что сжало его в своих объятиях только ради того, чтобы заново дать ему жизнь, подобно тому, как его еще нерожденные книги уже трепетали интуитивными прозрениями десятилетия назад, когда он, стоя у окна своих будущих выкупленных апартаментов, наблюдал за живительной пульсацией родного города в ночной час. Тогда происходили самые настоящие чудеса, и время стиралось, подобно самому пространству, и вот уже заряженный этой невидимой, но неизменно ощутимой энергией, Грегори уже выбегал из своей квартиры, спускаясь вниз на лифте, подобно героине собственного романа, которая бежала наружу, впервые, наверное, со времен своего детства ясно ощутив ту самую интуитивную тягу, которая вела ее всю жизнь, и которой она никогда не была в состоянии физически и ментально сопротивляться.
– И куда же ты бежишь? Зачем? – раздавались в голове Виктории тревожные голоса ее рассудка, который никак не мог принять нахождения тела своей Госпожи на неизведанной территории, где опасности подстерегали на каждом шагу.
Однако эти переживания ушли куда-то на совершенно второстепенный план, открыв для Виктории совершенно новый, абсолютно свежий и полный чудес мир, который всегда был скрыт за непроницаемой ширмой. И всё же, что, что же так внезапно побудило ее совершить это действо? Было ли этому хоть какое-то рациональное объяснение? Девушка не знала ответа на этот вопрос, но она продолжала бежать всё дальше и дальше, удаляясь всё дальше и дальше от величественного шпиля, чувствуя, что с каждым шагом она становится все ближе и ближе к своей цели. Это состояние мистического опьянения продолжалось до тех самых пор, пока один неловкий шажочек не привел к фатальной ошибке, и девушка, еще не до конца поняв, что же с ней происходит, ощутила, как ее кроссовок, зацепившись за расщелину в брусчатке, заставил свою обладательницу начать терять равновесие. В результате скоротечного неудачного падения, Виктория окончательно расширилась горизонтом своего восприятия во все допустимые ей пределы, в чем-то даже комично встретившись с непреодолимой преградой головой, полностью потеряв сознания, даже не успев испугаться сладкого забвения, последовавшего сразу за едва уловимым щелчком в ее сознании.
