– Папка Арчи, – рассмеялась девушка, – мне кажется так будет лучше.
Монах на секунду обомлел от мысли так называть своего учителя, по крайней мере вслух, однако, вспомнив о своем неуважительном обращении со статуей Богини, он подумал, что, возможно, он уже попал в замкнутый ад, где ему бы до конца дней предстояло надсмехаться над святынями и бесконечно следовать за недостижимой фигурой дочери своего…
– А как зовут тебя? – ласково промурлыкала девушка, опустившись на колени перед монахом и вытянувшись, почти вплотную соприкоснувшись с ним своим чуть приподнятым носиком.
– Я… – не нашел слов монах, вдыхая аромат собеседницы, так и не уследив за тем, как слился с ней в поцелуе и, полностью позабыв о том, что единственный, кто когда-либо сидел под ветвями древа знания, была не влюбленная друг в друга парочка божеств, а лишь его любимый извечный учитель.
85.
– Да, это действительно был тяжелый урок, – проговорил голос, заставивший слушающего сжаться от теплого ощущения тотальной защищенности, где не нужно было даже отвечать на него, а лишь продолжать слушать вибрацию этих звуков, помноженную на гулкие удары сердца.
– Ммм? – приподняв голову, вопросительно моргнула глазами Виктория, глядя на Кевина, который, казалось, даже не смотрел на нее и делал изо всех сил вид, что был последние мгновения нем как рыба.
– О, проснулась, – протянул молодой человек, зевнув и слегка потянувшись всем телом, однако постаравшись сделать это как можно более деликатнее, чтобы никоим образом не повредить комфорту своей подруги.
– Повтори еще раз, – прошептала Виктория, прильнув к груди Кевина, попытавшись вновь зарыться в тот уютный мир, хотя и полностью уже позабытый, где существовала не журналистка Виктория, но кто-то другой, кто, впрочем, был не менее реален, чем она сама, а, возможно, даже являющимся и кем-то более достоверным, чем ее собственная личность.
– Проснулась, – улыбнулся Кевин, так же тихо повторив, будто бы совершенно не придав значения своей первой фразе, которую и хотела услышать Виктория.
– Что случилось? – решив больше не трогать эту тему и перейдя к более насущным вещам, осведомилась Виктория, – как мы выжили? – сделав упор на «мы» и заставив Кевина, пусть и не специально, вновь ощутить, как сжимается его сердце от стыда и презрения к самому себе.
– Нас … – неловко проговорил Кевин, – нас спасли.
– Спасли? Кто? – решила идти до конца Виктория, несмотря на свое еще не до конца окрепшее психическое состояние и, уж тем более, физическое. Виктория проговорила это, чувствуя, как в ее ушах тотчас раздался пронзительный звон, который, тем не менее, не был настолько сильным, чтобы заглушить описание Кевином тех вооруженных людей, что оперативно ликвидировали гвардию острова Змея и вывели из деревни не только его с Викторией, но и всех остальных оставшихся в живых жителей.
Несмотря на то, что она могла бы в течение этих минут во всех подробностях хотя бы попытаться в своем состоянии услышать описания этого увлекательного действа с перестрелкой и прочими деталями, Виктория ощущала, как ее ум, оставляя всё это где-то на периферии восприятия в качестве шумового фона, неизбежно сползает к картине расстрела людей – женщины и мужчины, у которых на глазах убили их собственного ребенка. Почему она не смогла, не успела их спасти? Почему не вскочила и не побежала с холма на пару секунд раньше? Почему не приехала на несколько минут раньше? Может так она бы спасла не только их, но и других убитых жителей деревни. Почему она осталась в больнице, рассказывая никому не нужное нытье про свою сытую юность? Почему вообще месяцы, годы назад она уже не была здесь, стараясь изо всех сил в бесконечных попытках спасти как можно больше людей от жала насилия и ненависти необъявленной войн, а продолжала с таким маниакальным упорством пытаться построить свою собственную жизнь, которая не стоила на самом деле и слезинки одного из тех людей, которые нуждались в ней всё это время, и которым она не в состоянии была помочь. Возможно, Виктория просто не знала, потому что не хотела, потому что гораздо проще было издалека осуждать противоборствующие военные альянсы, заключающие сделки, суть которых заключалась во взаимной торговле оружием, чтобы как можно дольше продолжались войны, и следить за героями, вроде Геллы Фландерс. Такие, как она – и есть герои и, благодаря которым этот мир еще существует, но которые неизбежно погибают еще быстрее, чем те, кого они пытались всеми силами защитить. А средством самообороны этих людей были не пули, бомбы и ножи, но информация, что апеллировала к общественному сознанию вынесением на обсуждение проблем, что засели в устройстве государств-островов.
Однако, всё это было лишь отмазками девушки, что искала развлечений – физических и моральных, что готова была вешать плакаты Геллы Фландерс дома, как будто она была рок-звездой, потому что это было неповиновение молодого бунтаря системе, которая позволяла одному преступному режиму творить беспредел в доступных ему точках планеты, системе государственного устройства, которая напрочь как будто бы уже и позабыла о женщине, что положила свою безопасность и, в конечном итоге, жизнь на алтарь хотя бы призрачной надежды о приближении конца конфликта Империи Сердца и острова Змея-Утконоса.
И к чему это привело в итоге? Лишь к тому, что ее безудержный идеализм разбился всего лишь об один единственный точный удар солдата, который наглядно продемонстрировал, что ее желание и понятия о так называемом мире – не стоят абсолютно ничего.
И неважно было, что на самом деле их спасло – ведь такое не может работать постоянно. Это совершеннейшее исключение из правил, которые остаются неизменными и гласят, что война уносит тысячи, миллионы жизней, которые даже не понимают, за что заплатили столь дорогую цену. И кто же виноват в этом преступном попустительстве? В этой разнузданности имперских войск и армии острова Утконоса, которые прямо сейчас управлялись человеком, что был практически правой рукой самого Императора Сердца? Виктория хрустнула костяшками пальцев и слегка затряслась, понимая, что причина всего насилия кроется где-то глубоко внутри человеческой психики и своими корнями восходит к той точке отсчета, которую до сих пор активно обсуждают физики-теоретики, к моменту, когда родилась вселенная, и в которой был наверняка заключен вполне определенный потенциал, чтобы развиться до того момента, когда она неизбежно станет местом, где возможны массовые убийства, не контролируемые никакой силой свыше.
– И никакого наказания для таких чудовищных, с точки зрения человека, вещей нет и не будет, но кто-то ведь должен взять на себя такую ответственность! – задумалась девушка, – возможно, это сама Богиня или же император в лице Богине, что беспрекословно исполняет ее волю, ведь если она воистину всемогуща, то, значит, должна знать о каждом действии конкретного существа, каждого отдельного человека, и более того – быть им самим, только в более субъективном смысле. В этот момент рассуждений Виктория искренне хотела, чтобы все истории, все мифы всех религий планеты, что ведают о разумности вселенной в лице тысяч могущественных персонажей фольклора, что сливаются в Богине, как едином мире, частичками которого являются все феномены, оказались правдой, и прямо сейчас перед Викторией явилась эта самая манифестированная энергия, эта Богиня, которой можно было без раздумий плюнуть в лицо, а затем броситься прямо на нее и, схватившись за волосы, расцарапать ей лицо, напоминая, крича о всех тех, чьи насильственные смерти она допустила и, припоминая все мерзости, что существуют в мире при ее попустительстве или прямому велению. Как будто в ответ на мысли девушки, на рингтоне ее коммуникатора зазвучала обидная кричалка сотен голосов, скандировавших нецензурные высказывания, под ритмичный бит, об Императоре острова Сердца, откуда родом была Виктория: «Харт – пидарас! Харт – пидарас!»
