В ответ на его эхом отражающееся послание, что, казалось, достигло даже самых удаленных от острова концов планеты, вновь раздался шквал аплодисментов, которые вновь сотрясли до основания весь оcтров, а затем так же стихийно затихли, позволив оратору закончить свою речь.
– Я уверен, вы все рады присутствовать при этом действительно масштабном празднике, событии, которое укрепит дружественные связи наших государств и позволит открыть новую страницу в истории нашего мира! Страницу, полную открытости, взаимоуважения традиций и партнерства!
После очередного всплеска оваций Чаррама продолжил: «Однако эта встреча всех нас на нашей земле была бы невозможна без великого, не побоюсь этого слова, даже величайшего человека, который принес мир не только своей стране, своему государству, но и этому острову, не знающему войны вот уже более полувека! Пожалуйста! Поприветствуйте, человека, которого я уважаю больше всех…»
116.
– Вот это вы хотели показать?! ЭТО?! Как?! Как это вы можете объяснить? Ка-а-а-к?.. – трясясь не то от совершенно иррационального страха, не то от гнева, процедила сквозь зубы Виктория, наблюдая перед глазами целый ангар, который был набит трупами мужчин, женщин, детей, что были свалены в кучи, подобно какому-то не слишком хрупкому товару, что не требовал каких-то особых условий хранения.
– Они были обречены, – без всякого намека на проявление каких-либо человеческих эмоций, что сейчас разрывали Викторию изнутри, спокойно ответил Император Стивен Харт. С такой же отстраненной интонацией он вновь уже было заговорил о чем-то, но его обстоятельная речь уже превратилась в помехи, просто шум, который терялся на фоне захлебывающейся в своих собственных слезах Виктории, что ощущала, как росший всю ее жизнь внутри нарыв от несправедливости этого мира разорвался в районе солнечного сплетения, и уже физически изливался изнутри практически полностью пустого желудка наружу в виде воды и желчи, а ментально – в форме тотального неприятия и самое главное – непонимания сложившейся ситуации, которая казалась абсолютно нереальной. Виктории больше всего хотелось одного – только лишь проснуться, для того, чтобы весь этот кошмар закончился. Этому не дано было случиться, поскольку именно этот ужас и был первоосновой того, что давало журналистке ее разум и способность мыслить. Это и была та неприкрытая реальность, действительность без прикрас, в том самом обнаженном виде, где жизнь человека, как и любого другого существа или явления, ничего не стоила и могла быть перемолота под воздействием обстоятельств без каких-либо сожалений.
Виктория ощущала, как ее буквально выворачивает изнутри, ощущение было такое, что даже не столько ее внутренности хотят вывернуться наружу, хотя это было в тот момент похоже на правду, но сама ее душа как будто бы хотела вырваться из тисков этого тела, храма боли и страдания, который бил сейчас по всем нервным импульсам, пытаясь достучатся до мозга, который должен был, нет, просто обязан был придумать радикальное решение проблемы. Но в чем же заключалась сложность? Может в том, что сама она в жизни своей и пальцем никого не тронула, и это шло в полнейшее противоречие с этой картиной мира, где были эти смердящие трупы, которые были свалены друга на друга еще даже более небрежно, чем туши скота, к которым отношение после смерти было даже, в каком-то извращенном плане, более внимательным – поскольку они потом шли в пищу. На этом Виктория прервала свои собственные мысли одной единственной, но другой по качеству, что озарила ее помрачившийся рассудок – если массовое убийство одного вида воспринимается как данность и, наверное, не вызвало бы такой ломающий всё отклик в душе девушки, то почему же смерти так же по сути не знакомых ей лично существ переживались как величайшая, и при всем при этом, как личная трагедия? Дело было в ней? В ее ошибочном восприятии реальности? Может в наивности и встречи с аспектом жизни точно таким же правомерным, как и ее рутина в большом городе до этого? Она, казалось теперь была непосредственным выражением самого беззаботного существования, а любые, якобы, сильные переживания, вроде разорванных отношений и личных карьерных поражений, выглядели сейчас просто шуткой по сравнению со смертью, явлением, которое просто стирало целые пласты существования, не оставляя ни шанса тем, кто не избежал ее воздействия. Ее распространителями в данном случае оказались не сами недолговечные человеческие организмы, но вполне здоровые люди, которые, в силу абсолютно непостижимых для Виктории причин, возомнили себя богами смерти, которые могли за секунду, передернув затвор своего оружия, навсегда оборвать чей-то жизненный путь. Но что было еще более непостижимым, и Виктория это теперь понимала совершенно отчетливо, безо всяких разъяснений, – что это была абсолютно обыденная практика на определенных территориях, условно обозначенных, как владения того или иного правителя. Что было еще менее обнадеживающим – так это то, что сейчас вступать в полемику с кем-то, даже вроде самого Императора, не имело ни малейшего практического смысла, поскольку, вспоминая их разговоры, что предшествовали этому моменту, становилось очевидно, что они оказались совершенно бесплодны в самом прямом смысле этого слова. Из этих бесед не могло родиться ничего, поскольку в том инкубаторе власти, куда Виктория хотела посадить себя в виде своих идей о благополучии, просто не прижились бы подобные мысли из-за абсолютно сухой и безжизненной почвы. Это была не теплица для расцвета урожая справедливых инициатив и даже не орудие по улучшению социально-экономических условий, но машина, заточенная лишь под безвозвратное потребление всех доступных ей в данный момент ресурсов.
Обдумывая это по дороге на свежий воздух, куда ее заботливо сопроводил один из личных охранников Харта, Виктория уже вновь придумала очередную «гениальную» авантюру, которая снова могла привести ее к гибели. В момент, когда она отошла чуть дальше в джунгли, чтобы, по ее же собственным словам, справить нужду, она со всей прыти бросилась вглубь дикой природы, сама не зная до конца еще, что именно она там хотела найти – в лесах неведомого ей по сути острова. Если справедливости нет среди тех людей, кто напрямую отвечает за ее соблюдение, то было бы глупо искать ее среди зверей, хотя, кто знает, кто из двух форм жизненной организации окажется на деле более «человечным». Виктория знала, что за ней гнались, чтобы вернуть обратно, однако гнев вперемешку с отчаянием наливали ее изнутри совершенно иррациональной силой, что позволила ей с поразительной скоростью продвигаться всё дальше и дальше через лес, обдирая кожу острыми ветками, что впивались в ее руки и лицо. Когда беглянка ощутила, что уже просто задыхается, а сердце ее в любое мгновение готово выпрыгнуть из груди, ей пришлось немного сбавить темп, одновременно с этим ощущая, как с каждым новым шагом ее ноги начинают деревенеть. Такими темпами ее будет гораздо проще поймать, что почти сразу и случилось, как подумалось девушке, когда она ощутила, что уже не чувствует под ногами никакой почвы, подумав, что ее просто-напросто схватили и подняли в воздух.
– И что теперь… – не успела додумать она, поскольку ее взор затмила тьма после небольшого удара, что смог вырубить и так уже уставший от побоев и нагрузок организм, не оставив времени даже подумать о перспективах, что ждали ее после «поимки».
