117.
Пытаясь подняться, путешественник изо всех сил старался сфокусироваться для того, чтобы проседающая под его рукой, меняющаяся в геометрических паттернах поверхность хотя бы на мгновение приняла определенную форму и позволила ему почувствовать хоть какую-нибудь твердую опору, которая дала бы ему возможность перейти в вертикальное положение.
– Не получается? – ласково спросил уже знакомый голос.
– Получается, получается… – всё повторял и повторял, пытаясь оправдаться, писатель, осознавая, что это была не просто банальная попытка выбраться из засасывающего его заживо болота, встав ногами на твердую почву, но целая метафора, информационный паттерн, который в сжатом виде показывал Грегори всю его жизнь – где, на самом деле, не было последовательной очередности событий, которые привели его к расставанию с его женой и беспросветному блуду и пьянству, как не было и чудесного воссоединения в будущем, где он, глядя в переливающееся узоры болота, уже наблюдал за формирующимися из них мозаичными рисунками. Они выглядели так, как будто некий невидимый мультипликатор решил поделиться эксклюзивно с творческим собратом своим новым шедевром, где уже различались сцены встречи Грегори с его возлюбленной, которую он жадно, но при этом трепетно сжимал в своих объятиях после череды измен с обоих сторон, и чье воссоединение в итоге всё равно закончится смертью одного из них, что затем также, в свою очередь, запустит цепь событий, что приведут к болезни их дочери и попыткам отца вытащить ее из этого ужасающего состояния ценой всех своих накоплений и гонораров, которым он по большей части был обязан, в основном, силам и энтузиазму своей единственной большой любви.
Видя еще дальше, как, благодаря помощи дочери, он подспудно, благодаря исследованиям лекарств для ее недуга, сможет вернуть силы другим людям, писатель позабыл о собственных проблемах, неумолимо несясь к финальной точке своего путешествия, которая обернулась огромным пузырем на поверхности болота, будто бы подогретой изнутри тем самым огнем противоречий, что сейчас горел внутри самого Грегори, что рассматривал переливающееся изображение, а точнее свое собственное отражение на поверхности пузыря, который в критический момент лопнул вместе с самим писателем, чей ум дезинтегрировался и собрался заново, но уже в совершенно ином качестве, которое, тем не менее, и было выражением формы помощи, а, возможно, даже надежды другим людей. Она пока проявилась лишь в письменной форме идеи и, хотя ее нельзя было потрогать, как например медицинские достижения, что придут годами позже, она, тем не менее, уже несла зерно в голове одного из читателей, который в будущем и станет тем самым новым звеном в цепи преемственности знания, которое разбудит спящий мир от его глубоко сна.
118.
Это произойдет быстро и спонтанно, подобно тому, как молодая журналистка уже пришла в себя, пытаясь сообразить, в какую же новую передрягу она попала.
Чуть приоткрыв глаза, она обнаружила себя освещаемой неким прожектором. Это натолкнуло ее на мысль о том, что она уже, скорее всего, оказалась на допросе местных гвардейцев, однако, затем осознав, что ее даже никто вроде и не собирается начинать допрашивать, она осторожно повернула голову вместе с остальным телом набок, обнаружив, что тот самый яркий «глаз», что непрестанно следил за ней, оказался на поверку не делом рук человеческих, но одной из лун, освещавшей юную девушку светом далекой звезды, куда уже понеслась мысль Виктории, что пыталась вырваться хотя бы на мгновение из бренного тела, раздираемого одновременно воспоминаниями, что терзали ее сердце в форме образов, сцен из жизни, что то и дело всплывали в ее голове. Возможно, это были побочные действия использования того аппарата, что сканировал ее мозг, что якобы показывал недоступные в повседневном сознании трансцендентные сцены и оставленные без должного внимания, а, возможно, сознательно замещенные детали жизни, а, возможно, всё дело было в недавно пережитом травматическом опыте, связанном со вполне конкретными чудовищными реалиями этого острова. К счастью, несмотря на их безусловное присутствие и неоспоримое влияние, Виктория всё же смогла на секунду позволить себе отвлечься от них. Ощущая на себе прохладный и не такой жгучий, как у солнца, взгляд луны, Виктория вновь слегка прикрыла глаза, практически ощущая, как это поистине небесное, в том числе и в метафизическом смысле, небесное тело горит у нее прямо между глаз, чуть выше, на лбу, найдя свое уютное место в фантастическом сне своей Богини, превратившись вместе с ее полуприкрытыми веками в полумесяц.
В своем сновидении она будто бы путешествовала со своим возлюбленным, который выступал в роли некоего монаха, что, отринув всё свое учение, решил посветить свой жизненный путь постижению истины через нее, то есть через женщину, что самим своим существованием должна была вызывать множественные вопросы по своей сути, как полная непостоянность и изменчивость всего мира, который на краткий миг обернувшись путешествием из монастыря в поисках своего счастья, превратился в глубокую дрёму, что вновь обрела полноценную реальность, благодаря ощущениям, что подсказывали телу, что оно, и только оно являлось реальностью, а все остальные видения прошлого, будущего ли – были лишь незначительной помехой, если угодно – погрешностью, что несомненно доказывали одну единственную неоспоримую истину-реальность: истина действительно существовала и заключалась в этом самом ноющем и обремененным тяжестью воспоминании организма, что уже неслось сквозь озаренные лунами заросли джунглей в форме неведомой, но чрезвычайно могущественной силы.
Сила, для которой у этого тела не было совершенно никаких определений, и именно поэтому ему легче было идентифицировать его, как точно такой же плотный объект, каким являлся и он сам.
Виктория же, которая еще не в состоянии была определиться, была ли она пассажиром этого организма или же являлась конечным «продуктом» этого мира, вновь приоткрыв глаза и все еще выпадая из одной вселенной в другую, никак не могла идентифицировать то, что несло ее. Иногда эта сущность обретала человеческие черты, а иногда начинала расширяться до таких форм и размеров, что Виктория, не в силах выдержать этого образа, раз за разом отключалась, чтобы в итоге вновь очнуться, но теперь уже не в джунглях, а в странном пространстве, которое целиком и полностью напоминало ей околоплодные воды, наподобие тех самых, в которых она сама плавала незадолго до своего появления на свет.
119.
Несмотря на уют и покой, который согревал тело, путешественник всё же стал испытывать беспокойство по поводу своего положения, так как та среда, в которой он оказался, совершенно не подходила под нужды его организма, который начал отчаянно биться за свое право на жизнь.
Практически сразу же совершенно четко озаряющей вспышкой пришло осознание того, что он, Грегори, вот так просто и совершенно глупо расстанется с жизнью, захлебываясь в бассейне своего друга, чего изначально никак нельзя было предугадать, и уж, тем более, возжелать подобного исхода. Однако, сама ситуация отнюдь не была лишена иронии, поскольку смерть, если и казалась раньше неизбежной, то, по крайней мере, представала в фантазиях писателя в яркой, в чем-то даже героической маске, чтобы увидел весь мир, ахнувший и вдохновившийся подобным поступком или обстоятельствами. Однако, в текущих условиях смерть была совершенно тихой, никому не заметной, да и вовсе не героической. Тем не менее, именно эта деталь как будто бы повторно заставила в предсмертной агонии пройтись разрядом по телу бившегося в неконтролируемых конвульсиях тела, который донес до мозга столь нужную информацию о мире, что целиком и полностью зависел от его присутствия, как бы писатель ни отрицал обратного и очевидного. Чтобы закончить свое произведение, ему нужно было довести до конца начатое и, отринув свое наваждение, изрыгнуть из себя всю воду, что накопилась в его легких, и что буквально залила практически доверху автомобиль, из которого он до сих пор не выбрался. Несмотря на это, все равно оставалось пространство сверху в салоне, где над этим маленьким океаном комично возвышался остров светлой головы писателя, что уже застрочил предложение за предложением уже существующей независимо от его желаний истории, истории, что проявлялась на экране его коммуникатора, что, искажаясь таинственными символами, которые не мог до конца расшифровать разогнанный мозг писателя, тем не менее, всё равно рождал нужный текст, который, подобно воронке, стал засасывать своего создателя в водоворот событий, в центр циклона, что разыгрался внутри транспортного средства.
