120.
Кружась в череде геометрических построений своего собственного разума, девушка отчаянно боролась за свое право хотя бы на секунду вынырнуть в ту самую среду, в которой она нуждалась больше всего.
Мир пошел навстречу ее воле, и ее пространство, практически целиком состоящее из воды, стало превращаться в миллионы пузырей ее собственного восприятия, образующих гигантскую пену воспоминаний, в каждой ячейке-пузыре которого была закодирована информация о каждом моменте, прожитом и только собирающемся реализоваться, сценария жизни юной журналистки, что воочию наблюдала за тем, как эти гигантские волны воспоминаний буквально расходились над ней, давая ее легким вдохнуть в себя свободу от каких-либо ограничений, что сковывали ее мозг и на выдохе уже позволяли ей создать совершенно новый мир, который стал буквально расцветать вокруг нее, подобно распускающемуся цветку, который отчаянно тянулся к сверкающему диску, что своим холодным светом, тем не менее, согревал ночные джунгли, в которых встретились два существа, что разделяли одну судьбу. Так, наверное, описал бы это старина Грегори?
***
Виктория сместила фокус своего восприятия на старика, что оказался сидящим рядом с ней, и что с любопытством разглядывал ее своими огромными глазами на лице, которое, несмотря на то, что было испещрено морщинами, казалось невероятно молодым и энергичным, как собственно и каждое из движений, что делал этот старец, который почти вприпрыжку описал вокруг лежащей девушки несколько кругов, затем точно также грациозно замерев, подобно цирковому актеру, на том самом месте, откуда и начался его сымпровизированный танец.
Пытаясь понять, где же она находится, вполне возможно, что и в каком-то очередном чужом помещении, откуда открывался вид на ночное небо, Виктория, насколько у нее хватало сил, стала озираться по сторонам, оглядывая залитые ночным светом джунгли в поисках той самой ямы, физической или даже духовной, куда она провалилась, и откуда, по всей видимости, ее каким-то образом смог в одиночку достать этот совершенно поразительный старикашка, который будто бы выпадал из остальной ночной картины.
– Что случилось, дорогая? – с легким акцентом произнес незнакомец, улыбнувшись.
– Я… – тряхнула головой Виктория, – благодарна вам за то, что достали меня…
– «Достали меня», – забавно сымпровизировав ее речь и заставив улыбнуться девушку, в свою очередь, сам расплылся в притягательной улыбке старикашка, – я ниоткуда тебя не доставал, дорогая.
– Но как же… – приподнявшись и уперевшись локтями в землю, удивилась Виктория, – я ведь совершенно точно помню, как свалилась в эту пропасть и… – двигая руками и поворачиваясь всем телом, которое болело, в попытках выяснить не было ли что сломано, приговаривала Виктория, – и там были они… – будто бы обращаясь к самой себе, проговорила Виктория, очень смутно припоминая людей, которых она никогда раньше не видела, но которые своим присутствием очень четко отпечатались в ее голове, и что как будто бы играли важнейшую роль в ее жизни.
– Они? Это кто же это – они? – с неподдельным интересом осведомился ее новый собеседник.
– Я не знаю… – честно ответила Виктория, начиная чувствовать некоторую неловкость из-за ситуации, в которой пыталась объяснить совершенно незнакомому человеку свои собственные видения, которые для нее самой же, по правде говоря, были практически бессмысленны, – простите что я… – возжелав начать несостоявшееся знакомство заново, проговорила Виктория…
– А, вот вижу, вижу этих твоих людей! – проговорил старик, – дай-ка я с ними познакомлюсь, – загадочно произнес он и прежде, чем девушка успела хоть как-то отреагировать, вплотную приблизился к ней и, когда их лбы слегка соприкоснулись друг с другом, Виктория испытала страх, даже более – эмоцию настолько потрясающей силы, что буквально разорвала ее дух на части, лишив всякой связи с окружающим миром, который сам пожелал быть растерзанным, не в силах вместить в себе ту правду, которая открылась журналистке, что в попытках выяснить тайны существующего миропорядка трансцендентировала, вышла за их пределы, и то, что она там увидела, просто не смогла принять, поскольку незнание о них и было залогом ее «существования».
121.
Медленно качаясь на волнах сна, лодка путешественника, тем не менее, вновь готова была причалить к островку нового мира, который стоило заново исследовать, поскольку память о том, что это открытие уже было совершенно и не раз, уже давным-давно забылось во время бесконечного путешествия.
Грегори открыл глаза и, лежа в своей постели, наблюдал, как теплые летние лучи проникали сквозь занавески, что, мерно покачиваясь, рисовали на потолке светящиеся узоры.
Это было бы совершенно обычным утром, если бы не тот сон, что, несмотря на то, что уже практически полностью растворился в его памяти, очень прочно засел в голове молодого человека, который помнил лишь о незабываемо и весьма примечательной встрече в своем сне с людьми, которых он никак не мог идентифицировать, но которых, как он почему-то был совершенно точно уверен, знал уже очень и очень давно.
Однако, несмотря на эти стойкие и весьма реальные ощущения, что буквально роились внутри него, заставляя испытывать странное ноющее чувство в груди, путешественник, тем не менее, не мог отыскать в них никакой конкретики, по крайней мере, на данный момент, так что, пока было принято решение оставить измышления по поводу сновидений на потом, и сосредоточиться на том, что действительно требовало его непосредственного участия прямо сейчас, а именно – на подготовке к встрече, к которой он, как окажется далее, готовился очень и очень давно, однако на деле даже не подозревал, насколько масштабный подарок готовило ему его собственное подсознание, в объективное существование которого он, на самом деле, и не верил особо, но к которому неизменно прибегал в минуты и часы периодов личностного кризиса.
– Так ты придешь? – появилось сообщение на экране коммуникатора, что заметил пробудившийся странник после посещения душевой.
Запрокинув голову на мягкую подушку, что лежала у изголовья дивана, на который и приземлилось тело освежившегося после ночи путника, Грегори заставлял свой мозг работать, подбирая аргументы за и против того, чтобы посетить абсолютно бесплодную, на первый взгляд, вечеринку, которая, скорее всего, могла бы обернуться очередной потерей времени и денег. Не то, чтобы он беспокоился из-за второго пункта, но вот первое, а конкретно, время, стояло на каком-то совершенно ином уровне, который заставлял относиться к этой категории со всем трепетом, потому что, как раз оно и было единственным, что имело хоть какое-либо весомое значение.
Парадокс однако тут заключался в том, что великий мыслитель, который от подобного наименования своей персоны негромко хихикнул, вновь впав в думы о том, чем же являлось это самое неуловимое время, – и не мог подобрать удовлетворяющего до конца ответа, поскольку самым очевидным было, и это отчасти действительно правда, что эта условная категория являлась не более, чем последовательностью событий, которые, перетекая друг в друга, превращались в память, которая, сама являясь субстанцией достаточно реактивной, была лишь выражением сигналов мозга, который, зацикленный сам на себя, раз за разом проигрывал одни и те же произошедшие события и отчаянно пытался смоделировать будущее, при всем при этом всегда лишь тщетно утыкаясь в настоящий момент, который, хотя и ускользал каждое мгновение от наблюдателя, был единственным, за что вообще можно было зацепиться, и с большой натяжкой, но всё же навесить на него некий ярлык – вечного и, пожалуй, единственно реально существующего опыта.
