С другой стороны, это позволило бы ей после этой большой крови незаметно помогать выжившим, однако, после этой раны смог бы народ принять хоть какую-либо помощь от нее, да и сама она смогла бы жить с этим грузом вины?
Но если бы она сейчас бежала, как того хотел ее друг-шаман, при условии неприкосновенности нескольких бортов с беженцами, то, таким образом, грубо опрокинула бы игральную доску власти Империи, которая бы не знала, как выйти из ситуации, где она потеряла преемницу, которая должна была взойти на волне патриотизма, вызванного проведением Игр на территории, которая к тому же сразу была бы объявлена частью империи, вместе с восшествием на престол первой в новейшей истории Императрицы. Это означало бы большие проблемы для жителей острова Утконоса, ставя их всех под удар очередной возможной «миротворческой» операции под патронажем Империи.
Губы Виктории бесшумно проговаривали все эти размышления, которые раскладывали события на атомы. Так, в итоге, перед ней вновь возникало два выхода, две двери перед развилкой событий, между которыми она должна была выбрать. Зайти в одну из них означало бы навсегда захлопнуть другую.
Однако, всё было не так очевидно, ведь каждый глаз Виктории смотрел на определенный исход событий, где один из вариантов слегка был окрашен голубоватым свечением, в то время, как другой был охвачен оранжевой дымкой.
Однако цельной картины из этого не выходило, и Виктория, слегка сфокусировавшись, позволила этим символичным дверям соприкоснуться в ее сознании. Когда теплые цвета смешались с холодными, это породило качественно иной исход, что раскрылся наблюдательнице как совершенно иной, третий, «срединный» путь, который единственный и был реальным, что лишь притворялся двумя различными исходами, которые никогда и не существовали независимо сами по себе.
146.
Где-то в темноте пещеры, освещаемой тусклым светом, вырисовалась фигура, которая была знакома до боли Виктории, и которая заставила ее глаза намокнуть, а сердце сжаться от счастья узнавания.
– И вот, наконец, есть третий путь, – театрально продекларировала девушка голосом, который сначала-то толком и не узнала сама, поскольку мысли-то были ее, но сам факт того, что голос, о котором сложно было даже сказать – был ли он человеческим или нет, говорил за нее, слегка даже пугал, ведь могло вполне статься и так, что именно он диктовал ей, что делать на протяжении всей ее жизни, прошлой и будущей.
– И что же это была за пещера? – тут же подумала Виктория, – ведь здесь нет ни потолка, ни стен, ни даже пола. Да этого пространства может в принципе не существует, ведь всё вокруг на самом деле – лишь бесконечный горизонт, продуваемый тысячами ветрами. Ветрами, что буквально выдули изнутри ощущение замкнутости, одновременно позволив путешественнице ощутить свободное падение, в котором, тем не менее, она была не одна, но вместе с зарождающейся жизнью внутри себя, которая, возможно, и была настоящей причиной этого затяжного падения, поскольку падающая Богиня никак не могла простить ни себя, что должна была скоро разродиться новой жизнью, ни того, кто преподнес ей этот дар.
147.
– Да славится Великая Богиня! – с практически юношеским задором прогремел из динамиков голос Вождя Чаррамы, полноправного правителя острова Святого Змея-Утконоса, – да славится Богиня! Да славится Лиловый Трайб! Да славится тело – остров священного Утконоса с мудрым Змеем! Да славится Империя! Да славится Стивен Харт!
Трибуны взорвалась, после чего всё внимание камер устремилось к ложе, где собрались приглашенные на игрища политики, там, среди всех прочих, со скромной улыбкой на устах поднялся, чтобы поклониться присутствующим, уже немолодой мужчина.
– Этот день войдет в историю! – вновь продекларировал Вождь, – и вы уже очень скоро узнаете почему, ведь благодаря этому человеку…
Стоящий неподалеку Кевин, закончивший ранее свое выступление, что не на шутку разогрело толпу, поймал себя на мысли, что этот странный лиловокожий мужик, что сейчас вещал на весь мир, совершенно непонятным образом находил отклик и в нем самом. Заключалось это даже не в том, как он говорил, и уж, тем более, о чем – нет, но в чем-то, спрятанном между его слов, что проникало внутрь, доходя до самой сути Кевина, до того самого места, что узнавало родную кровь, как бы невероятно это ни звучало для понимания музыканта, который, преодолев тысячи километров, оказался в месте, о котором он еще какой-то год назад и не слышал ничего.
После побега Виктории и того разговора, который состоялся между ним и важными лицами, имевшими непосредственное отношение к действующей власти империи, Кевин ощутил себя слегка сошедшим с ума, поскольку тот тоннель информации, в который он попал, никаким образом не вязался с тем образом жизни, который он вел ранее – с его жизнью с Гвен, с его карьерой музыканта, с его путешествиями. В ней просто не было места политическим заговорам, которые оказались куда реальнее и насущнее всего, что он знал до этого момента. Его возражения о том, что он не имеет никакого отношения к событиям, что происходят сейчас на острове, и уж, тем более, к тем переменам, что обязаны наступить, не имели под самой твердой почвы, ведь он сам четко ощущал, что его образ, сложившийся в медиа, могут использовать как угодно, слепив из него самого, если это понадобится, Короля Мира или же самого опасного и разыскиваемого преступника. Люди, поглощающие информационные потоки, проглотят и это.
– Если для всех, кто транслирует и смотрит, что им показывают, были важнее эти!.. – Кевин уставился на свои пальцы, – что перебирают струны, чем знать и показывать, как в паре километров совершенно невинные люди или пусть даже последние преступники, это даже не важно, были тайно сожжены заживо… – Кевин безумно ухмыльнулся, – то тогда этот чертов мир действительно настолько несправедлив и иллюзорен на всех уровнях, что произойти в нем может поистине, всё что угодно.
– Пока мозги людей находятся в таком законсервированном состоянии, и.. – хотела поплыть дальше его мысль, однако не смогла, вместо этого попросившись наружу в виде содержимого кишечника, который и так был пуст. Кевину пришлось двумя руками зажать рот и напрячься всем телом, чтобы не вывернуться наизнанку от всех тех ощущений и памяти о трупах, что встали вновь перед его глазами, покрыв своими телами всю сцену, на которой вещал вождь, после очередной блистательной речи которого последовали аплодисменты зрителей, в буквальном смысле сидящих на обугленных костях, что вышибли окончательно весь дух из Кевина. Облокотившись плечом на стоящую рядом колонну декораций, он медленно сполз вниз, ощущая, как проваливается в пустоту.
148.
Рассеявшиеся декорации сцены вновь сменились свободным полетом девушки, которая буквально рыдала в своем падении, не зная, как ей следует поступить – умереть вместе со своими еще не рожденными детьми, или, умерев самой, дать им родиться. Но как могла она сделать это, зная, какие страдания им придется пережить?
На глаза Богини навернулись слезы, однако, несмотря на отчетливое ощущение их реальности, они не выходили наружу. Она просто не могла физически заплакать, и это понимание еще сильнее заставляло ее страдать.
