Она видела, как ее родной сын будет умерщвлен в безвестности в джунглях острова, на котором он окажется совершенно случайно, однако эта самая случайность будет уже предопределена в самый первый момент, в ту самую секунду, когда он издаст свой крик. Это было неизбежно, как и то, что с ним расправятся те, кто не захочет, чтобы остался хотя бы один живой свидетель их злодеяний, и которые пойдут на всё, лишь бы стереть его с лица мира.
Так готова ли мать дать жизнь ребенку, зная, сколь трагичный финал будет уготован ему судьбой?
Думая об этом, женщина ощутила и другой толчок – уже от девочки, которая будто бы пыталась ее успокоить, заставить вспомнить, что сама она, мать, уже была мертва, но та самая девочка, еще не родившаяся, сейчас проживает последние минуты жизни своей матери, которая, падая, меньше всего хотела бы лишить радости жизни кого-то из своих детей. Однако Виктория, вспоминая всю свою жизнь и честно признаваясь себе, что по-настоящему чего-то хорошего в ней было не так уж много, искала ответ на вопрос, а была ли она сама рада тому, если бы при падении ее матери плоды детей, из нее извлеченных, в итоге также не смогли бы быть спасены, даже при помощи сверхсовременных инкубаторов?
Виктория рассуждала об этом вслух, вдруг вновь переключившись на другую личность – мужчину, который и придумывал сюжетную канву всей этой трагичной истории, что истово ненавидел себя за то, что не может, просто не имеет права соврать, в первую очередь – самому себе, и рассказать эту историю с неправдоподобно счастливым концом. Ему бы и самому очень хотелось увидеть, вопреки всему, как герои справятся со всеми испытаниями, но его собственные чувства подсказывали, что этого не случится. Падая все дальше, он всё острее, на личностном уровне воспринимал переживания персонажей, которые были столь же реальны, как и он сам. Таким образом, находясь с ними в одной плоскости, он не имел власти над ними, всё, что он мог – это правдиво рассказать о том, что с ними произошло, всему остальному миру, пусть даже он и не захочет слышать о подобных вещах. Тогда, возможно, появится маленький, но всё же шанс того, что подобные трагедии больше никогда не повторятся. Да, этот шанс был невелик, но и что с того? Это стоило того, чтобы пожертвовать собой и своим собственным счастьем, но, в итоге, ради чего?
– Ради того, чтобы все вокруг могли радоваться жизни, а, значит, ради себя самого же, – ответила за него его же устами Виктория, даже не допуская крамольной мысли о том, что уж их-то дети будут когда-либо страдать, вполне возможно искренне заблуждаясь на этом уровне, но сама, собственно, как и Грегори, не понимая еще до конца, насколько буквально стоило воспринимать ее пророческое суждение.
– Но ведь это невозможно, – усмехнулся Грегори, – ты вообще понимаешь в каком я… в
каком мы положении, в каком положении находится сама реальность, и какое место мы в ней занимаем?
– Да, понимаю, – спокойно ответила Виктория.
– И ты, тем не менее, ты хочешь жить?
– Да.
– Зачем?
– Затем, что есть люди, что нуждаются во мне.
– Но ведь твоя мать… Твоя мать не выжила, так хочешь сказать, по твоей логике, ты в ней не нуждалась? Раз она не захотела или не смогла сохранить единственное настоящее, что у нее было?
Виктория замолчала на какой-то момент.
Эта пауза позволила Грегори забыть на несколько секунд о смертельной опасности, ощутив всеми фибрами того, что он мог бы назвать своей душой – коварный триумф своей злорадной радости.
– И ты хочешь сказать, что твоя семья не нуждается в тебе самом? – в ответ лишь проговорила Виктория.
Грегори тут же сам заткнулся, начав бессмысленное возражение, одновременно стерев защитную, в своем роде, ухмылку со своего лица.
– У меня нет семьи… больше – нет.
– Ты в этом уверен?
– Да.
– Но они живы?
– …
– Ответь, они живы?
– Какое это имеет значение? – огрызнулся Грегори.
– Ты сам знаешь, ты ведь меня придумал.
– Вот именно! Так что, я могу сделать с тобой, как с персонажем, что угодно, а вот ты сама – не сможешь никогда вот так просто взять и переписать меня, как какого-то выдуманного героя и… – Грегори ощутил, как по его телу пробежали мурашки, которые буквально обратили в ничто все страхи и переживания о его жене, о детях, о его предательстве, о книгах, об успехе, о том, что он готов в любой момент может разбиться насмерть, черт возьми!
– Я, кажется, понял.
– Да, ведь мы все, по сути – одинаковые герои, – грустно улыбнулась Виктория устами писателя, – и не мы сами пишем свои собственные жизни. Но тогда кто же?
– Ты – знаешь, – ответил на сей раз сам себе Грегори, ощутив, что тот Грегори, тот мужчина, писатель, бывший семьянин, как угодно, пропал, а вместо него говорил некто другой, куда более реальный, чем он сам, и который всегда был тем, кто переживал на самом деле те приключения, что Грегори называл так самонадеянно – своими.
– Значит, игра еще не окончена? – спросила Виктория.
Грегори лишь улыбнулся и, мгновенно обнаружив себя вновь в салоне, закрыл окно, в которое он ранее высунулся, чем вызвал истерику системы безопасности, после чего разблокировал панель управления машины, отменив тревогу и выставив нужный, как он сейчас сам понимал, конечный адрес прибытия.
– Вот и славно, – открыв глаза и уже забыв, кем она только что была, улыбнулась Виктория, увидев под собой твердую землю и ощутив толчок, став тем самым ближе к своей матери, ближе чем когда-либо, упав в объятия того, кто однажды не смог ее спасти, но всё же мог сделать это сейчас.
149.
– Теперь ты поняла? – доверительно спросил Стивен Харт, держа на своих руках Викторию, которая сняла со своей головы нейронный преобразователь.
– Я поняла, насколько больно тебе было, – спокойно, но понимающе, ответила Виктория. Закрыв глаза, она вновь заставила на какой-то момент исчезнуть сад, в котором они сидели, используя призму памяти прибора, с которым она всё еще была удаленно связана, попасть в кластер воспоминаний своей матери Джулии, попасть в то время, когда ее дед, вместе с матерью, смотрели за падением своего ребенка, что трагично погибал за свои собственные убеждения.
– Ее нельзя было спасти.
– Зато тебя – можно, – не дрогнув, проговорил Стивен.
– Откуда такая уверенность?
– Поверь мне, я сделаю всё, чтобы …
– Будет тебе новый правитель, – грустно улыбнулась Виктория, приобняв Стивена, – не волнуйся.
Стивен не ожидал такого быстрого согласия, однако, быстро собравшись, притянул ее к себе: «Спасибо».
***
– Ты как? – чуть отстранившись, осведомился ее старый друг-шаман. Виктория как ни в чем не бывало, выпрямившись, покосилась на свою сжатую в кулак ладонь, которой, как она сама была откуда-то уверена, держалась за ручку двери невидимого автомобиля, вместе с тем обнаружив внутри себя два неприемлемых выхода из ситуации. Однако, дискомфорт из-за безвыходности положения быстро рассеялся, так как вместо двух возможных путей, каждый из которых был хуже другого, ей открылся совершенно спонтанно за краткий миг третий путь, что осветил ее дорогу.
