– И … Они действительно существуют? – восхищенно проговорила девочка, одновременно с улыбкой добавив, – хотя с такими папой и мамой, как у меня, никакие такие друзья и не нужны!
– Считай, что вечерняя порция шоколадного пудинга уже в твоем животике, Принцесса, – подмигнул ей отец.
– И маме не расскажем? – захихикала Гелла.
– И маме не расскажем, – одобрительно кивнул Фрэнк. – Как бы то ни было, и какими бы замечательными мы с мамой ни были, эти друзья действительно существуют и всегда готовы прийти на помощь нуждающимся.
– Хм, но ведь разве это не просто суеверные истории? Да даже если они правдивы, не берут ли сказки своё начало в истоках рождения Лилового Трайба? А они ведь живут на острове далеко отсюда. Мне что, придется проплыть тысячи миль чтобы обратиться за помощью?
– В том-то и дело, что плыть никуда не надо, – обрадовался Фрэнк, – рассказы об этих удивительных существах встречаются по всему миру, на каждом острове любой культуры! Но называют лишь их по-разному и отношение соответственно к ним разное.
– То есть они могут и не быть хорошими?
– Тут уж будет зависеть, для чего ты ищешь встречи с ними.
– Хм, а как тогда я смогу найти их, если они вроде как везде на всех островах, но и нигде… Я вот ни разу их ещё не видела!
– Когда придёт время, и ты действительно будешь нуждаться в этом, – отец подмигнул ей, согрев сердце своей дочери доброй улыбкой,– они сами найдут тебя, чтобы помочь.
Гелла зажмурилась от предвкушения будущей встречи и, разомкнув глаза, обнаружила себя стоящей посреди улицы, образовавшейся из строений, которые постепенно пропадали в усилившемся снегопаде. И несмотря на усилившийся буран, обнажённое тело Геллы не чувствовало холода, но буквально физически ощущало жар, исходящий от жужжания, которое создавали теперь уже два, три… Гелла не могла посчитать их всех, существ, которые прыгали вокруг неё в неистовом танце снежной бури. На какой-то момент они замирали прямо в воздухе, и Гелла могла выловить кое-какие детали их облика, вроде длинных ушей и испещрённых замысловатыми рисунками тел.
Буран набирал силу, и теперь вокруг не осталось ничего, кроме сияющей пустоты и оглушительного бормотания танцующих эльфов, чья песнь билась в унисон с ревущей вьюгой, превратившей весь мир в титанический циклон информации, которая посадила Геллу в око этой бури.
Богиня задрала голову, ощущая, как щекочущий жар разливается от самого низа её тела к пупку и, пробивая до судорог желудок, сердце, подкатывает к горлу и выливается наружу в виде слёз, которые устремились, преодолев гравитацию, каплями вверх, где их уже успел перехватить подпрыгнувший прообраз всех существ, слившийся воедино. Из всех смотрящих на девушку тысяч изменяющихся лиц неизменными оставались лишь два глаза, которые, пристально глядя внутрь Геллы, создавали воронку у неё во лбу, в которую она моментально провалилась после того как «друг», улыбнувшись, заставил синхронно повторить это простое движение губ и устремиться навстречу неизбежной случайности. Теперь уже тело Геллы разлетелось в пространстве на миллионы кусочков, которые затем собирались воедино, повинуясь единому ритму музыки вселенной, которая создавала из пустоты геометрические законы красоты, нашедшие выражение в чередующихся на полу зала Имперского дворца чёрно-белых ромбах.
– И я повторяю! – ревела кроваво-красная точка, освящаемая золотом окружающих её стен, – что мириться с преступниками мы не будем, – затем эта пульсирующая форма утвердилась в гигантском сердце – гербе Империи, с открытым внутри него вертикальным всевидящим оком, из которого потекла слеза, сформировавшаяся в своём стремительном падении в сгусток крови, заимевшем человеческую форму Императора маленького островка в океане гигантской морской планеты.
– Гелла была потрясающим человеком, – продолжал вещать только что родившийся сосуд власти, – моим другом, смелым журналистом. Не дам никому замять этот факт, да и думаю, вы и сами знаете, как самоотверженно она вывели на чистую воду, не побоюсь этого слова, ублюдка Шелла, который своими безнравственными действиями опозорил не только свою коммандантскую честь, но и достоинство всей гвардии Империи. И мы обязаны этой смелой женщине, что она умеет видеть правду, порой нам неприятную, и не боится говорить о ней открыто и честно, не боясь ничего и никого. Её ненавидели за прямоту многие, но любили за неё же ещё больше. Она была уважаема как в самой Империи, так и за её пределами. Страны Конгресса также отмечали неоценимый вклад в журналистику и поиск правды этой смелой женщины, и даже племена острова Утконоса. Точнее, именно они в первую очередь оценили всю человечность и сострадание поступков этой женщины, которая хотела принести мир нашим народам.
Зал снова взорвался овациями.
– Эти аплодисменты я посвящаю нашей героине, человеку, которому я бы с радости отдал свой пост, если бы она была ещё жива, но, к сожалению, судьба распорядилась иначе, и этот удар несомненно направлен в самое сердце нашей Империи, чтобы дестабилизировать наше и так запуганное шаманами общество. И это личный удар по мне, как по человеку, который любил эту женщину.
На этот раз зал молчал, и Харт на секунду смутился, поняв, что мог наговорить лишнего. В любом случае следовало сворачивать конференцию и…
Тут мысль его прервалась, и сердце замерло вместе со всеми советниками, зрителями, которых уже успели собрать для конференции, экспертами, журналистами и прочими работниками на благо и процветание Империи. В буквальном смысле всё застыло подобно статуям, недопитыми остались стаканы с водой в зале; мельчайшие пылинки в воздухе, которые можно было разглядеть, глядя через освещавшие их прожектора, и те замерли в воздухе, будто бы примерзнув к чему-то невидимому.
И, несмотря на народившееся внутри Харта тревожное чувство, его одновременно с этим стало распирать от радости от того, что он говорил; более того, та ложь, которую он вылил с экрана, в его устах стала каким-то невероятным образом правдой, той истиной, в которую он сам уверовал. Расправив плечи, Харт, не спрашивая, почему так произошло, ощутил, как за его спиной стал развеваться белый плащ победы генералиссимуса в бесчеловечной войне против ужаса шаманов, и золотая корона с инкрустациями баснословно дорогих кристаллов эфира мягко опустилась ему на голову.
– Это мой триумф как правителя, – подумал Харт, – и пусть хоть на миг всё будет так, ведь я герой этого времени! Герой этой войны!
В зале одновременно с этим раздались хлопки. – Ну наконец-то! – подумал Харт, радуясь, что наваждение прошло. – Наверное, это был очередной ход пиарщиков знати Империи, и готов биться об заклад, талант к необычным поворотам в рекламе и создании имиджа у них определённо имеется.
Однако было странным и тревожным то, что хлопки так и остались единичными, да, определённо хлопал один человек, и более того, эти хлопки за пару секунд переросли в отдающиеся внутри черепной коробки Императора шаги.
Меж статуй фигурок, которые стояли на чёрно-белом игровом поле, неспешно вышагивая, двигался второй игрок партии вселенной, который медленно взошёл на трибуну под изумлённый взгляд Харта.
