– Всё вместе и ничего из этого, – покачал головой Арчибальд.
– Стоп, подожди… – Гелла зажмурилась,– но как ты можешь быть алхимиком, если ты лиловокожий? В своей культуре ты должен быть шаманом, только им и никем иным! Как вообще было возможно так исказить твой образ?
– О, поверь, я могу быть кем угодно, но если опустить эти слова, смысл которых тебе ещё предстоит понять, придумав самой, то я бы сказал так: алхимиком я стал из-за желания примирить технократические мировоззрения варварских племён севера и духовные изыскания трайбов с юга. Только и всего, мне было интересно, получится ли у меня совладать с таким массивом энергий.
– И что же? – улыбнувшись от уха до уха, радостно спросила девушка, – у тебя получилось, как считаешь?
– А вот это мы сейчас и узнаем.
Время снова набрало свой ход, и, переломав алхимику ноги, пьяные варвары протащили его за волосы до вершины скалы, где уже прибили своими копьями к колесу одной из повозок и начали спускать вниз с обрыва под улюлюканье и рычание.
Девушка уже видела эту сцену и видела, как её любимый, испуская последний вздох, одним своим последним взглядом смог напугать до смерти боевого генерала армии, который самолично решил снять голову плебея, решившего посягнуть на святое – на отдых господ-завоевателей.
И тут произошло нечто, чего никто не ожидал – вместе со свинячьим попискиванием свалившегося в страхе генерала раздались и другие, ещё более жалкие и напуганные крики варваров.
Рабыни и рабы, которые использовались для тяжелых работ и сексуальных утех, воспользовавшись расслабленностью хозяев, стали нападать на них и убивать, резать, отрывать их гениталии всем, что приходилось под руку.
Только что прямо перед любовницей Арчибальда произошла сцена, которая заставила её рассмеяться – пьяный от удовольствий член армии варваров, наслаждаясь губами рабыни, работавшей снизу, зашёлся поросячьими визгами и улился слезами, держась за свой низ, упав на землю и начав елозить по ней подобно червяку. Девушка же, выплюнув обрубок, поднялась с окровавленным ртом во весь рост и издала первый, пожалуй, в своей жизни клич свободы, который тут же поддержали тысячи других рабов, которые были схвачены армией завоевателей из разных стран и, что ещё более чудовищно, были вывезены из самой Империи в качестве развлечения и оруженосцев. Несмотря на начавшуюся суматоху, было очевидно, что победить даже полупьяную армию у измождённых рабов нет сил, но они как могли старались спасти как можно больше товарищей по несчастью, запрягая лошадей и увозя женщин и детей, в то время как мужчины и некоторые особенно воинственные женщины расправлялись с ещё не до конца понявшими что к чему варварами. И подумать только – одной слабинки генерала было достаточно, чтобы вызвать цепную волну восстания. В то же самое время девушка почувствовала, как сильные руки мужчин-рабов хватают её и садят на лошадь, отдавая ей поводья и хлестая запряженного коня, который уже мчался прочь из горящего лагеря вместе с сотнями других рабов, которым предстояло рассказать о чуде Арчибальда, имя которому была свобода. Путешественница неслась на лошади во всю прыть, чувствуя, как она непрестанно смеётся и плачет одновременно, вместе с этим периодически выкрикивая полные жизнеутверждающего оттенка выражения на совершенно незнакомых ей языках. Она чувствовала эту общность со всеми другими свободными теперь людьми всех рас этой планеты, которые теперь знают, что даже один человек может изменить всю историю. И пусть она будет тысячи раз переписана, имеющий уши да услышит, а видящий да увидит правду, сокрытую в глубине веков и одновременно на поверхности души каждого человека, которая заключалась в простой истине – если кто-то захочет подарить людям свободу и получить её в конце концов сполна, а правитель, управляющий страхом в своих целях, в один день будет предательски укушен своим верным псом и в итоге растерзан.
Девушка бежала с этим всеобъемлющим чувством справедливости, глядя на залитое звёздами ночное небо и ощущая всем телом потоки воздуха, которые ласкали её лицо и тело, и не было даже намёка на скорбь или боль о потере Арчибальда, нет. Но была радость, которая питала всё существо влюблённой девушки, и, пожалуй, этот последний дар её любимого был намного дороже всего, что было до этого. И заключался он в знании, которое позволило вспомнить, что смерть не страшна, но страшна жизнь, отрицающая её и боящаяся её во всех проявлениях, ведь именно страх ведет варваров и всех им подобных к чудовищным преступлениям против жизни. Это простая неспособность объять жизнь во всех её проявлениях. Глупо было бы сказать, что Арчибальд, сейчас приняв без остатка своё растворение в пустоте, стал частью её мира. Не стал, как и никогда не обретет своё рождение ни завтра, ни через миллион лет. Так чему радовалась девушка, только что потерявшая своего самого близкого человека? Это знание, подобно лепесткам цветка, также открывалось во всей красе внутри её существа – всё потому, что Арчибальда и не существовало вовсе. Не в плане человека или физического объекта, но как какой-то отдельной сущности, потому что нет ничего отдельного ни в этом, ни в любом другом мире. Всё было проявлением одной воли, которая рождала все видимые, мыслимые и немыслимые формы, которые остались лишь вспыхивающими и угасающими звёздами в бескрайнем космосе духа, играющим музыку радости и свободы, сопровождая праздник освобождения одного скованного существа на абсолютном уровне, свободой других на более приземлённых ступенях. И несмотря на это, колесо судьбы пришло в движение, заставив трепетать каждый атом вокруг несущихся по плоскогорью всадников, которые превратились в единую стрелу в потоке пространства–времени, разрезающие её, рвущие на куски, чтобы возвестить миру о давно забытом им первозданном чуде единства.
Скрежещущая и стонущая вселенная разорвалась, подобно девственной плеве, впустившая в себя знание, осеменившее её и давшее рождение совершенно новому, тому, чьё имя ещё предстояло произнести.
– Неплохо, да? – разбудил девушку голос, мягко опуская её дрожащее от оргазма тело на мягкие подушки из россыпи вселенных.
– Ммм, – невнятно пробормотала девушка.
– Я пока оставлю тебя на время, хорошо? – с этими словами Бог поднялся и растворился в вечности, позволил своей Богине на короткий миг вновь погрузиться в иллюзию порождаемых миров и доиграть выбранную ей партию своего внутреннего освобождения до самого конца.
Погружаясь вглубь себя, ощущения мягкости бесконечности сменились жесткими и стягивающими всё тело путами пространства-времени, в которых короткий крик рождения ознаменовал переход в новое тело и обретение духом новой, отдельной от общего потока сознания самости.
– Гхааа! – выдохнул Харт, глядя на дрожащие контуры комнаты, его окружавшей, которые то и дело собирались в геометрические фигуры, тут же распадающиеся на те самые предметы, которые он мог бы назвать миром, таким, каким он его знал. Тут не было разницы между живым и неживым, поэтому и мужчина, вставший со своего места и подошедший к Стивену, тоже был неотделимой частью этого огромного конгломерата.
– Ну, что, Стиви? – ласково спросил.
