Харт, чувствуя, как начинает свое падение, затрясся всем телом: «Это твои безумные фантазии! Ни один правитель не будет служить народу! Власть для того и даётся, чтобы защищать себя и тех, кто рядом! И я не дам такому абсурду забрать у меня трон!».
– Но ведь ты не заботишься даже о своей семье.
Харт задрожал ещё больше, продолжая орать на Геллу, которая уже возвышалась над ним, подобно змее, готовой броситься на маленького кролика: «Я отец и муж! И это моя ответственность защищать их и…».
– Ты не любишь их, Харт, – перебила его Гелла – ведь ты боишься впустить это чувство вновь в своё сердце, потому что тогда тебе предстоит встретиться с ошибочностью твоего пути от начала до конца, ты всё ещё боишься поменять свою жизнь настолько радикально, чтобы стать тем Императором Сердца, каким ты можешь быть на самом деле.
– Ты ничего об этом не знаешь! От меня зависят многие и в Империи, и в стране Утконоса. Если я сделаю что-то не так, то меня просто уберут, как сломанную шестерёнку и заменят новой.
– Хватит трястись, мужик ты или кто?! – рявкнула Гелла, заставив Харта замереть, – хватит искать оправдания, а просто сделай то, на что нашлись яйца даже у глупой бабы, как ты говоришь! А это, – Гелла начла складывать ладонь в кулак, который стал кровоточить от впившихся в плоть ногтей.
– Нет, прекрати!.. – чуть не плакал Император, упав на свой зад и тщетно пытаясь достать свой палец изо лба Геллы, но все попытки это сделать оказались тщетны, поскольку кровь, свернувшись, намертво схватила Императора.
– Ты ведь даже и не догадывался, Харт, что той, кому было больнее, была я, ведь ты был моей по-настоящему первой любовью, но, тем не менее, мне пришлось оставить тебя. И знаешь почему?
Харт, выпучив глаза и превратившись, как он думал, в камень, который не заметит хищник, обезумев, смог лишь вопросительно моргнуть пару раз.
Гелла беззлобно улыбнулась: «Потому что от тебя воняет».
– А?.. – удивленно открыл рот Харт, тут же получив удар такой силы, что челюсть его хрустнула, а выбеленные зубы вылетели один за другим.
Одновременно с этим музыка достигла своего кульминационного пика и с его высоты взорвалась тысячью фейерверков, которые окрасили почерневший мир Харта в разноцветные круги жизни.
143.
Шлейфы взрывов продолжались раскатываться внутри головы Харта, преобразуя благостную пустоту, для которой у Императора не было слов для описания, в прекрасные цветы, из чьих бутонов пили свою жизнь образы, которые стали проявляться вокруг него. Вместе с ними вспыхнули тысячи, миллионы глаз, которые устремились на шатающегося и смеющегося правителя, который посылал волны радости по направлению к своему народу. В то же самое время десятки охранников из числа личной гвардии Харта бросились к нему, защищая от предполагаемой психотропной атаки. Однако Стивена это более не интересовало, но он, тем не менее, не без удовольствия наблюдал, как все эти люди создают видимость деятельности вокруг него, пытаясь защитить его от физических атак.
– Защитить? От кого, от чего?! От меня самого? – подумал Харт и рассмеялся ещё сильнее. В это самое время его уже мягко взяли за руки и поволокли прочь со сцены. Агенты были напряжены до предела, но именно оно и выдавало улыбку каждого до последнего из них, которая готова была в любую секунду растянуть их рты в такую шутку, которая просто разорвала бы весь мир вокруг них. Зрители и репортеры так же не уступали – все выражали разнообразные эмоции, и Харт видел, как и те, кто присутствовали сейчас в зале, и те, кто смотрели прямое включение на расстоянии многих миль от столицы, в едином порыве радовались происходящему подсознательно, не показывая этого друг другу. И не потому, что на их лидера могло быть совершено покушение, ведь даже относились к его персоне по-разному. Но потому, что произошло нечто, что выходило за рамки системы, которую все уже привыкли считать не приданной схемой описания реальности, но самой сутью универсума, что уже само по себе было величайшей шуткой. С этими закручивающимися спиралями мыслями, в которых жил и смеялся целый народ, привыкший жить в страхе, Харт оказался на заднем сиденье бронированного транспорта, который, сорвавшись с места, спешил доставить Стивена в безопасное место.
– Безопасное на сто процентов? – вновь истерически рассмеявшись, обратился правитель к водителю.
– Да, сэр, мы уже занимаемся поиском нападавших. Одновременно с этим ваше тело уже просканировано и не выявлено никаких признаков яда, и…
– Останови машину, – широко улыбнувшись, перебил своего слугу Император.
– Но, сэр, мне по инструкции велено…
– Останови. Грёбаную. Машину, – достав личный пистолет и направив его в затылок водителю, проскрипел Харт, чувствуя, как радужный мир прекрасных разноцветных фейерверков вокруг начинает тускнеть, – я либо прямо сейчас вышибу тебе мозги, и мы оба вероятнее всего умрём, или пущу под трибунал, и тебе уже самому захочется сдохнуть куда раньше, чем кончится твой пожизненный срок.
Агенту не нужно было повторять дважды, он сбавил скорость и остановился у обочины.
– Молодец, – улыбнулся Харт, извлекая из своего пиджака карточку и протягивая водителю, – бери.
Агент последовал приказу и с удивлением уставился на эфирную карту Императора.
– На ней неограниченный лимит кредитов, – улыбнулся Харт, – а ты уволен, и если я узнаю, что ты хотя бы раз в жизни попытаешься работать на убийцу, вроде меня, то я не только обнулю этот счёт, но и всю твою жизнь, ты меня понял?
– Ясно и чётко, сэр, – обомлев от неожиданности, отчеканил агент.
– Ну и славно, беги, давай, заведи семью, если у тебя её нет, сейчас с этим у тебя проблем быть точно не должно.
– Спасибо, спасибо, – раскланялся агент и пулей вылетел из автомобиля.
Харт медленно вышел из машины и сел на место водителя. Посидев там некоторое время, правитель решил обойти свои владения пешком и, оставив дверь открытой, направился по улицам столицы, которые, устав от дневного зноя, погружались в тень сумерек, которые наполняли душу Харта радостью и ощущением рождения нового.
Это ощущение находило себя во всём, даже в кортеже из автомобилей, которые окружили Императора. После недолгой, но очень содержательной и насыщенной междометиями речи Стивена одному из агентов, Императору удалось убедить своего подчинённого в безопасности его предполагаемого путешествия. В итоге личной охранке пришлось удалиться, оставив начальника посреди столицы, в которой, несмотря на всенародную любовь к избранному правителю, прогуливаться в подобном статусе означало подвергнуть свою жизнь неоправданному риску, который, несмотря на свою очевидность, нисколько не пугал Харта. Первый раз за долгие десятилетия своей карьеры, начатой давным-давно в пешках главаря преступной группировки, Стивен ощущал свободу, даже не от всех тех отморозков, с которыми ему приходилось иметь дело, и никак не от ответственности и вины за всё содеянное с его молчаливого согласия, а иной раз с непосредственного приказа, – а от самого себя. Ведь теперь, несмотря на всё, чем могла обернуться его авантюра, ощущения страха не возникало, а было всеобъемлющее чувство правильности происходящего. Харт присел пару раз и подобно спринтеру занял исходное положение на ставшем мокром от дождя асфальте. Опустив пальцы к земле, он почувствовал, как дикая почва, насчитывающая не один миллиард лет, стала покрываться коркой асфальта, который стал плавиться под его подушечками пальцев. Ощутив эти потрясающее покалывание и треск трансформирующейся материи, Харт напряг все мышцы тела и рванул вперёд, превратившись в пружину, которая, находясь долгое время во взведённом положении, выстрелила человеческим существом, уже носившимся сквозь голографические проекции своего мозга, начинающие обретать дополнительную ясность и смысл для наблюдателя. Слева и справа от путешественника стали вырисовываться разноцветные стёкла, напоминающие церковные витражи различных конфессий, однако принадлежали они не рукам великим архитекторов, а были самыми обыкновенными окошками самых обыкновенных домов спального района столицы, которые, однако, с новой точки зрения Императора обладали уникальностью и красотой, не уступающей самым искусным мастерам прошлых тысячелетий. Меж этих потрясающих строений, которые возникали из ничего только ради того, чтобы усладить взор правителя, мелькала дорога, по которой бежал наблюдатель. Конца её взгляд Харта не мог разглядеть, она как будто становилась продолжением его поступи и появлялась с каждым новым шагом, всё дальше и дальше уводя путника в захватывающее путешествие. Самым непостижимым для Императора было ощущение тотальной неотвратимости того, что происходит, и безусловности той цели, которая лежала впереди. И хотя его мозг ещё не создал обстановку и персонажей следующей сцены его жизни, внутреннее «Я» Харта ощущало присутствие невидимой руки игрока, которая двигала его тело и формировала волю с точностью до секунды, расписывая каждое движение Харта, которое находило отражение во всём мыслимом и немыслимом, что существовало на свете. Повинуясь этим внутренним импульсам, Харт резко свернул в открывшийся следом проём и в следующую секунду уже кубарем летел вниз под гору, громко смеясь и радуясь происходящему. В какой-то момент он даже ощутил себя святым Арчибальдом, который был спущен древними варварами, будучи привязан к колесу одной из повозок кочевого племени. И несмотря на все увечья и ссадины, которые стали проявляться на его теле, Харт смеялся громко, радостно ощущая, как своим на первый взгляд бессмысленным поступком он освобождает рабов от их гнёта, физического, но самое главное – от душевных мук и терзаний, хозяином которых и вечным конвоиром был страх. И этот страх разбивался на мелкие кусочки с каждым новым каменным уступом, на который натыкалось тело алхимика, в конце пути своего переломившее хребет напополам и выпустившее на волю дух, который потряс весь мир, изменив его навсегда, а к худу или к добру ли было – не важно, поскольку делание всегда лучше простых суждений. Испытывая необыкновенную, даже трансцендентную, эйфорию, Харт лежал, разбитый на множество осколков у подножья горы, предчувствуя свое чудесное воскрешение из мёртвых. Однако вместе с этим перерождением в его сердце вновь закрадывалось ощущение беспокойства, которое подобно сильнейшему яду за секунду разнеслось по всему телу. Харт уже больше не мог держать игру Арчибальда, не тот уровень. Сбросив с себя этот архетип, правитель уставился на отвесную гору, которая медленно стала превращаться в достаточно пологую горку, покрытую высокой травой.
