– Нет, нет, – мотал головой Храт, чувствуя, что лучше бы он прямо сейчас умер от переломов, чем от ощущения, что он был не спасителем, а тем, кого пытались спасти. Но эта затея вдребезги провалилась, поскольку он из раба сам стал господином, правящим страхом и ложью, возводя эти два инструмента в Абсолют, приносящий ему одному баснословную власть, а остальным – лишь годы ожиданий и унижений, которые кто-то коротал в имперских темницах, а кто-то ещё наслаждался свободным воздухом Империи и втайне от самого себя ждал дня, когда на пороге дома появятся гвардейцы.
Харт перевернулся в луже, разросшейся от дождя в неглубокой ямке у подножья холма, с которого свалился, и нырнул лицом в эту грязь, пытаясь хоть таким образом спрятаться от ужасающих образов, возникающих перед ним, однако это нисколько не помогло, поскольку они рождались ни где-то снаружи, а внутри головы Стивена.
– Прочь! – закинув обезображенную грязью и ссадинами с порезами голову, заорал Харт, чувствуя, как начинает рыдать, когда тысячи лиц прямо или косвенно убитых им людей стали бомбардировать его рассудок. Нет, мертвецы не ожили и не стали мстить расшатанному мозгу их мучителя, они оставались такими же безмолвными, но заговорил другой голос, внутренний наблюдатель самого Харта, который на сей раз смог донести до понимания заигравшегося маленького ребёнка простую истину, что его тотальный эгоизм в итоге приведет к бесконечному разочарованию и одиночеству, поскольку человек не может быть счастлив в мире, где есть страдания, ведь он и есть все те самые люди, что страдают. Их мысли и чувства проносились в голове Харта, которую он с остервенением опускал и поднимал из грязи, каждый раз вымаливая прощения у несуществующих богов, тщетно думая, что словами можно исправить то, что смывается кровью самопожертвования. Тут Император поджал ноги и захныкал, как ребёнок, вновь почувствовав, как страх налетает на него. Если он попытается освободить рабов и пожертвовать жизнью ради других, идя наперекор своему учителю и друзьям по бизнесу, Стивен понимал, чем это закончится – его просто убьют, объявив засланным агентом Конгресса, который может косвенно подтвердить и принести извинения за грязный шпионаж. Благо, связи хозяина Стивена позволяли провернуть эту афёру. – Однако, кто поверит в этот бред? – подумал Харт и зарыдал ещё больше, – ведь люди поверили или сделали вид, что на них действительно напали шаманы, и отдавали сначала с энтузиазмом своих детей в мясорубку войны ради эфирных недр земли Утконоса. Однако затем их пыл поубавился и все увидели чудовищность и нелепость предлога войны, но было уже поздно. А признать свою слепоту и ненависть не хватало сил практически ни у кого, кроме…
– Гел, ты была права, – сотрясаясь от рыданий, прохрипел Харт, доставая кольцо, которое, как он надеялся, она однажды будет носить, – ты была права насчёт всего, – дрожащей рукой держа над собой зацикленный круг эфира, плачем сотрясал пригородный лес Император, – мы все просто ничтожества, у которых не хватает духу справиться со своими страхами и жадностью, которая стала результатом нашей чудовищной жестокости, в конце концов ударит по каждому, кто прямо или косвенно учувствовал в преступлениях этого века.
Сказав это, Харт, несмотря на всё продолжающую сдавливать его сердце боль, ощутил некоторое облегчение, и это даже позволило ему подняться и в какой-то момент обхватить самого себя руками. Это была не жалость по отношению к собственному ничтожеству, а отчаянная, безумная попытка полюбить себя, чтобы перестать ненавидеть всё живое и наконец, попробовать. Хотя бы попробовать остановить безумие войны, крови и лжи вокруг.
– Гелла, я буду… Я буду сражаться ради тебя… ради всего, что ты отстаивала, я… – Харт мгновенно заткнулся, приникнув к земле, первый раз в жизни ощутив, насколько мерзко звучат пустые обещания на фоне природы, которая своими величественными звуками и запахами ударила в мозг Харта, показывали ему жизнь, какой она должна быть – не пустым звуком, но наполненным точными сигналами и выражениями творением. Сжав в руке кольцо, Харт стал подниматься по противоположной стороне холма, и, казалось, шёл целую вечность через ромбические геометрические структуры, которые по мере приближения Харта трансформировались в деревья и их маленьких обитателей. Целые эпохи дух шёл так по извилистой дороге вверх, к центру леса, и, выйдя к нему, у путника перехватило дыхание. Ноги привели его к открытой опушке, которая через десяток метров срывалась в пропасть. Подойдя к обрыву, Харт медленно опустил взгляд вниз, узрел тысячи геометрических символов, которые, заметив на себе пытливый взгляд человека, тут же превратились в лес. Стивен стал поднимать взгляд, и глаза его, оббегая каждое зарождавшееся в его голове деревце, уже достигли линии, где лес постепенно переходил в пылающий огнями мегаполис. Харт почувствовал, как слёзы вновь навернулись на его глаза от переживания прекрасного, от ощущения того, какое человек удивительное существо, и как ему удалось за тысячелетия войны и ненависти сохранить любовь для своих детей, когда он смог построить целые города, чтобы защитить их и создать лучшую жизнь, чем была в лесах, полных отчаянной борьбы за жизнь.
Харт сел на возвышении, ощущая сопричастность к энергетической схеме, что распростёрлась перед его взором, которая включала в себя и лес, и столицу, и, он поднял голову вверх, сами звёзды – всё было взаимосвязано и всё было прекрасно существующим в этом безвременном сейчас, вместе со всей болью и радостью веков. И всё это жило внутри Харта, от выбора которого зависело всё, что его окружало. На секунду он пожурил себя за эту вспыхнувшую самонадеянность, ощутив высший порядок, который двигает фигуры жизни по этой вибрирующей паутине жизни. Однако, если он сейчас примет свою полностью безропотную подчинённость, то не сможет сохранить ощущение того, что он сможет сделать мир лучше. И, расслабившись, он решил отпустить эти мысли, желая просто быть бесформенным путником под сияющим звёздным небом. Так могло продолжаться целую вечность, но мир снова пришёл в движение, когда Харт подумал, что быть одному целую бесконечность не так уж весело. И в ответ на его зов тень, проскочившая между деревьев, уже приблизилась вплотную к Императору.
– Привет! – с улыбкой обратилась незнакомка.
– Привет, – улыбнулся Харт в ответ.
В своих ощущениях правитель опустился ещё глубже внутрь самости и уже ощущал себя не революционером из древних веков, но самой настоящей первопричиной всего, что его окружало, в том числе и ещё одного «Я», которое, с интересом наклонившись, разглядывало Императора.
– Я Майа, а вы?.. – поинтересовалась девушка.
Харт чуть сощурил глаза: «Неужели она не знает, кого я играю? Я же Стивен, Стивен Харт, Император этого острова! Неужели она телевизор не смотрит? Или же дело в чем-то другом? А, точно! – Стивен провёл ладонью по лицу и увидел, как целые комки грязи сошли с его разукрашенной безумным пробегом физиономии.
– А давайте представим, что у меня и нет вовсе имени, хорошо? – улыбнулся Харт сквозь свою грязевую маску.
– Хорошо, мне на самом деле не так уж и важно, как вас зовут.
– Спасибо за прямоту, – рассмеялся Харт, – даже не спросите, как я тут оказался и нужна ли мне помощь?
