– Как ты меня назвала? – высекая искры зубами, запрыгнул на девушку бывший «безродный». Сбив девушку с ног, он забрался на неё сверху, чуть не проломив грудную клетку. Воздух со свистом вылетел из лёгких Геллы и заставил её надуваться и краснеть от недостатка кислорода и веса защитника Империи.
– Сначала – я тебя порежу, – спокойно сказал солдат, доставая нож, – сниму с тебя скальп, чтобы думали, что это сделали лиловые обезьяны, а затем трахну тебя, тощая блядь, хотя, если у тебя не найдётся при себе хоть чего-то ценного, я себя даже и утруждать не буду.
Гелла, несмотря на то, что она даже дышать уже была не в состоянии, не смогла сдержать ухмылки: «Что, солдатик, без звона монет уже и член не стоит?».
Тот замахнулся уже было ножом, чтобы рассечь череп девушки сталью, но его рука тут же замерла в воздухе.
– Чо за?.. – со остекленевшими глазами солдат повернул голову и чуть не обмочил штаны.
– Встать! – раздался командный голос сверху.
Солдат, несмотря на то, что его ещё минуту назад шатало, по струнке выпрямился перед старшим по званию.
– Зубы, – приказал спаситель Геллы.
– Естчщщщщщ… – не успел отчеканить солдат, как кулак рассёк воздух, выбив половину.
– Равняйсь!
Солдат снова выпрямился, изо рта его текла кровь вместе с остатками зубов, а из глаз – слёзы.
– Ты что баба, чтоб плакать, а? – рявкнул старший.
– Никак нет, – шепелявя, отозвался солдат, после чего получил прямой удар под глаз.
– Мужчина никогда не поднимает руки на женщину, никогда! Так что отвечай! Равняйсь!
Солдат тут же принял исходное положение.
– Ты баба?
– Так точно!
– Вот и славненько! И чтобы всем в лагере рассказал, что тебя так отделала маленькая девчонка, разойдись!
– Есть! – пулей бросившись через заросли, проскулил нашкодивший щенок.
Гелла, отхаркивая мокроту и пытаясь восстановить дыхание, перекатилась с бока на бок и, опёршись на колени, чуть подняв вверх туловище, смогла заставить лёгкие принять в себя хоть немного воздуха. Стараясь разглядеть своего спасителя, она, щурясь, пыталась поднять голову.
– Ну, не стоит! – раздался голос.
– Нет, мне не показалось, – пронеслось в голове девушки, она тут же узнала эти по-отечески нежные нотки в голосе.
– Джим, – выдавила из себя Гелла, уставившись на возвышающуюся перед ней фигуру.
Как ни старалась, она не могла сфокусироваться, она представляла собой тёмный силуэт, по краям которого струился фиолетовый, едва различимый свет, это казалось границами того, что ей дозволено видеть, а, возможно, она сама не решилась заглянуть вглубь бездны, что распростёрлась перед ней.
– Джим, ты ведь, ты ведь… – Гелла чувствовала, как горло её сжали стальные щипцы, – ты сгорел заживо, – она собралась, подняла взгляд и тут же замерла, увидев ободранную форму имперского солдата, которая клочьями свисала с тела фигуры и медленно превращалась в золу. Лицо же и остальные элементы тела, видневшиеся под униформой, были угольно чёрные, и, казалось, вмещали в себе все образы, доступные для восприятия, одновременно обрамляемые фиолетовыми этническими символами коренных индейцев этих мест. Будто бы рисунки с их домов сошлись в одном источнике и обрели бессмертную жизнь.
– Конечно же, я, – улыбнулся глазами Джим, и тут Гелла впала в настоящий экстаз, смешанный с благоговейным страхом. Сквозь вибрирующие символы и орнаменты в пустоте фигуры проступали два глаза, не принадлежавшие человеку по форме жизни, которая находилась за пределами любых описательных концепций и самого языка в принципе.
– Джим ты стал, стал…
– Точнее будет сказать, меня не стало, – без всякой негативной вибрации продолжил её старый друг, – спасибо за то, что была вместе с моей семьёй в то время, как я, ну, того… Ты поняла.
Гелла на секунду выпала из транса в дом Джима, где она обнимала овдовевшую жену воина Империи, ловила взглядом суровое выражение маленькой дочки Джима, которая, несмотря на то, что не плакала и не произносила ни слова, всё прекрасно понимала.
– Эта война сломала и вашу совместную жизнь! – выругалась в истерике Гелла, чувствуя, что находится на грани помешательства.
– Не совсем так, жизнь нельзя сломать, ведь война – это тоже её часть.
– Как ты можешь так беззаботно об этом рассуждать?! – выкрикнула Гелла в лицо существу, что стояло перед ней, – ты же был человеком, тебе разве не больно?..
– Нет, мне уже нет. Я же сказал, что меня уже нет. А вот кому тут и больно – то только тебе.
Гелла округлила глаза и сползла в яму, что распростёрлась под ней. Она опустилась на самое дно фиолетовой вибрирующей жижи, которая изредка изворачиваясь узорами, трансформировалась в тела змей, которые оплетали душу и тело девушки.
– Джим мёртв, как и остальные, и их уже не вернёшь, – по мере того, как Гелла погружалась не только в свое горе, но и в скорбь всего мира, огромный идол в лице Джима и всех остальных умерщвленных людей начал возвышаться над ней.
– Ты должна осознать, что никто из них не страдал: ни они, ни их семьи и племена, – спокойно продолжил идол, в то самое время, когда тело Геллы извивалось в судорогах истерики на дне змеиной ямы, – страдала только ты, одна во все времена и поколения, теряя своих матерей, отцов, братьев, сестёр, детей. Прими это, моя госпожа, – закончил тираду идол, заняв собой весь космос.
В ту же секунду команда обратного возвращения сработала, и богиня, сбросив с себя маску загнанного в тупик отчаяния разума, поднялась с колен и вопросила свое творение: «Ну как?».
– Неплохо. Но не доигрываешь, – ухмыльнулся Бог, превратившись во все мироздания и одновременно с тем уместившись на указательном пальце Богини.
– Захочешь продолжить, мой повелитель? – играючи подмигнула маленькому творцу, что успел уже развалиться на подушечке её пальца.
– Почему бы и нет? А чего бы ты хотела? Во что поиграть? – поглаживая змея-утконоса, который обвился вокруг его тела, мечтательно вопросил Бог.
– Мне бы хотелось увидеть тебя в роли своего отца, буквально.
– Интересно, но ведь это опять закончится очень быстро?
– Но, чувствую, это будет весьма забавно.
– Хорошо, тогда… Это всё, Гел, больше ничего я рассказать тебе не могу.
– Папа, но разве ты… Разве твои рассказы когда-нибудь кончаются? Ты ведь написал столько книг! И тебе предстоит написать ещё больше!
– Спасибо на добром слове, – устало улыбнулся отец каждой мышцей, видно было, с каким трудом ему удаётся поддержать разговор, – и всё же не мы решаем, сколько нам суждено прочитать и рассказать историй.
– Да! – сдерживая слезы, кивнула девочка, – но разве не ты называл меня своей богиней? Тогда я приказываю тебе написать ещё тысячу… нет, миллион историй, миллиард миллиардов книг! Только не… Только не…
