Прежде чем Алл успел договорить, вождь сделал знак рукой, и в мгновение ока перед Аллом возник котёл с булькающей чёрной жижей.
– Сын, возможно, ты прав, – грустно сказал отец, – возможно, то, что говорят тебе – ложь, и твоё право не верить пустым разговорам, если ты хочешь назвать так наши предания, пусть. Куда важнее то, что ты отвергаешь, то, чего не понимаешь и предлагаешь с другой стороны, то, что в итоге погубит и тебя, и всех остальных твоих сестёр и братьев. Хотя бы раз жизни не иди на поводу у своей гордости и попробуй проверить для начала, таков ли твой мир на самом деле, – вождь кивнул на котёл, – это обряд инициации, нет смысла откладывать его на потом. Попробуй узнать на своем опыте, миф ли легенда о богине-бабочке или нет.
Алл не проронил ни слова. Он будто бы полностью загипнотизированный, вглядывался в отливающую пурпурным поверхность напитка и таращился на своё отражение в её глади.
– Давай же, познай себя, – настаивал вождь, – и тогда ты скажешь мне, чего действительно хочет твоё сердце!
– Правда? – улыбнулся Алл, выйдя из ступора и подойдя вплотную к котлу.
– Когда ты вкусишь сиацоатль, наша песня… – не успел вождь договорить, как его сын, издав звериный рык, изо всех сил пнул котёл сапогом, и содержимое в клубах зелёного пара вылилось посреди зала. В помещение тут же вбежало несколько дюжин до зубов вооружённых солдат.
– Что это значит? – взволновался Совет, – сигнала к действию пока не было!
– Алл! – проорал вождь, – что всё это значит?
– Не строй из себя дурачка, отец, – ты прекрасно понимаешь, что всё это означает. Ваше время прошло, старичьё, теперь наступает наша эпоха, где я не повторю ваших ошибок.
– Боюсь, что одну ты уже совершил.
– Эту? – улыбнулся Алл, не мигая глядя на своего отца, одновременно выкинув левую руку в сторону и пустив пулю в лоб шаману, который тут же сполз на пол.
– Или эту? – щёлкнул пальцами Алл, и его головорезы начали пальбу, превратив весь Совет за исключением вождя в дымящиеся куски плоти и ткани.
Боясь запачкаться, аккуратно переступая через трупы, Алл подошёл к вождю, который сидел неподвижно, глядя в точку перед собой, и будто бы совсем не обращая внимания ни на своего сына, ни на то, что только что произошло.
– Хм, и как, интересно, магия сиацоатля помогла твоим прихвостням выжить? Ммм? А, знаю! После смерти они, наверное, полетят на своей бабочке на радугу, – Алл рассмеялся, – и там будут травить друг другу свои басни, так, да?
– ТЫ не понимаешь, что творишь. Даже если ты уничтожишь шаманов, даже если очернишь вместе со своим хозяином их имя, наш народ всё равно не лишится своего знания, его тебе не убить. Опыт просто так не стереть из тысяч сердец.
– О! Я не собираюсь делать ничего подобного! – рассмеялся Алл, – я, наоборот, поддержу ваши ложные верования, – и он ткнул в изображение гигантской бабочки позади вождя, которая застряла в нарисованной геометрически верной паутине, – я построю столько храмов, что любая религия будет завидовать роскоши нашей! Но этого дерьма, – он ткнул в сторону растёкшейся посредине лужи, где напиток сиацоатль уже смешался с кровью Совета, – там не будет. Я поставлю вне закона ваш яд, отравляющий ум, а всякий, кто воспротивится, – будет объявлен в лучшем случае сумасшедшим, а то и преступником! Это во-первых! А во вторых, старик, без тебя я буду сам себе хозяин!
– Не коверкай мои слова, сын, – грустно произнёс вождь, – не в количестве золота и крови на постройку места для молитвы измеряется святость места веры, а в опыте. И ты собираешься изъять ключевой элемент нашей культуры. История тебе точно этого не простит. И я тебе не хозяин, а наставник, которой, видимо, был слишком мягок с тобой и слишком многое позволял. Но вот твой нынешний «бенефактор», Харт, воспользуется тобой, а потом, когда наша земля будет разорена, выбросит тебя на помойку за ненадобностью.
– Это мы ещё увидим! – оскалился Алл, – я стану великим! Гораздо более великим, чем этот мелкий Император! Я сделаю его страну своей колонией, Харт даже не успеет опомниться!
– Не держи этого человека за дурака. Сын, это выйдет побоку не только твоим неуёмным амбициям, но и твоим людям.
– Возможно, ты прав, отец, – улыбнулся Алл, но, – зал потряс ещё один выстрел, после которого тело вождя шлёпнулось в лужу крови, – ты этого уже не узнаешь.
– ЭЙ! – бодро скомандовал Стальной Орёл, – приберите весь этот мусор!
Солдаты поспешно стали выносить трупы на улицу.
Когда его люди скрылись из зала вместе с телами членов Совета, оставив павшего вождя наедине с преемником, Алл присел на корточки.
– Ну что, отец? – спросил Алл, переворачивая вождя на спину, – и кто теперь будет ждать очереди, чтобы заговори…
Когда Орёл перевернул тело, то вздрогнул – лицо его отца было настолько суровым и сосредоточенным, что, казалось, он вот-вот встанет и схватит своего сына-предателя за горло и затащит вместе с собой в мир мёртвых. Вместе с этим, новый правитель, краем глаза усмотрев мелькнувшую в зале тень, инстинктивно начал пальбу. Через пару секунд выпрямившись, он встретился взглядом с изображением гигантской бабочки, которая, казалось, так же как и его отец в любой момент может ожить.
– Нет, – сплюнул Алл на мертвеца, – вы уже прошлое, – воссев на троне, украшенном семью головами утконосов, пророкотал вождь, – а я – будущее!
Единственным свидетелем триумфа эгоизма маленького ребёнка стало не большое насекомое, которое, не найдя ничего интересного в пустых иллюзиях ненастоящего человека, взмахнуло крыльями и унесло дух павших воинов в невыразимое.
101. В состоянии полного забытья, которое предполагает собой полёт смерти, ощущение себя и мира переплетается в причудливые конструкции кварков памяти. Они, в свою очередь, превращаются в подобие киноплёнки, где ум пытается ассоциировать себя с героями и персонажами настоящего и будущего, полностью подстраиваясь под ситуации и свято веря, что он является на этот раз уж точно живым существом, которое может взаимодействовать ну хоть с чем-то, помимо себя самого. – Оп-па! На этом моменте стоит задуматься и улыбнуться, – так и поступила Гелла, в триллионный раз просматривая повтор своей собственной смерти.
– Ой! – едва слышно вскрикивает она, когда свинец впивается своими горящими клешнями в тело, затем ещё раз и ещё.
– Ой, ой! – вновь повторяется сцена, и пули уходят обратно в винтовку, и снова курок спущен, а Гелла вновь падает замертво.
– Ой. Ой! Ой, ой! – сцена повторяется ещё и ещё. И теперь уже вызывает не испуг, не гнев, но смех, неудержимый божественный смех духа, который, истирая плёнку до помех на экране, начинает видеть не сюжет, а чистый фарс истории не только отдельно взятой девушки, но и мира в целом.
– Ой, ой!
Смех становится громче, когда кто-то умирает.
– Ой, ой!
Плач, надрывный рёв, в который превращается смех Богини, когда кто-то рождается и вновь попадает в плен космической шутки.
