– «Крик голодного детеныша», – встрепенулся Крейг. – Информации для настроек достаточно?.. Тогда пойду, займусь.
Двенадцать часов спустя, упаковав в трюм трех самок, мы готовились к взлету. Впереди нас ждала Инферна.
Глава 15
Герман Левицкий был в очень плохом состоянии. Впервые он пришел в себя спустя несколько часов после схватки с огненным хищником и гибели сына. Его куда-то несли – перед глазами мелькала трава, прелые листья на земле, ветки кустарника и чьи-то шагающие босые ноги. Второй раз Герман очнулся вечером, лежа неподалеку от горящего костра. Рядом стоял молодой смуглокожий парень с открытым, мужественным лицом – из одежды на нем была лишь набедренная повязка. Утром Герман увидел того же парня готовящимся выйти в путь.
Шли долго, много дней. То есть незнакомец шел и тащил на себе Германа – он часто останавливался, давал смотрителю отдохнуть и поил его горьковатым напитком. Потом Герман обнаружил себя лежащим на подстилке из травы в небольшой, искусно построенной хижине. Рядом стояла девушка такой неописуемой красоты, что Герман подумал, что это богиня любви Афродита. Впоследствии он не раз видел Афродиту и другую девушку с милым детским личиком. Они кормили его жидкой кашицей и поили бульоном и травяными отварами. Позже, когда он окреп настолько, что смог жевать, девушки начали давать ему в придачу к кашице кусочки мяса и ломтики лепешек.
Незнакомец, принесший сюда Германа, очевидно – хозяин хижины, появлялся дома нечасто, и обычно лишь для того, чтобы улечься спать на своей подстилке. Кроме него заходили несколько мужчин, все – зрелого возраста, с суровыми смуглыми лицами, носившими печать спокойного достоинства. Еще бывал высокий старик в необычном белом одеянии, сплошь состоящем из свободно свисающих полосок искусно выделанной кожи. Ни детей, ни других женщин, кроме Афродиты и второй девушки, Герман не видел, хотя за стенами хижины постоянно слышались детские голоса и женский смех. Туземцы, думал он, я попал к туземцам. Откуда они здесь? На территории его сектора туземные поселения находились очень далеко от того места, где они с сыном разбили лагерь, – незнакомец не смог бы донести его туда и за полгода. Вот новость для Комитета по контактам, подумал он. Когда они узнают… Если узнают, тут же поправил сам себя Герман. Долгое время он не был уверен, что выживет, да и не чувствовал желания жить.
Эрик… Его Эрик. Откушенная чудовищем голова сына, лежащая отдельно от тела, – эта картина преследовала Германа и в полузабытье, и в бреду, и наяву. Эвелин… Что он ей скажет?
А сможет ли он вообще говорить? Через изувеченное горло даже дышалось трудно. Как только Герман начал последовательно мыслить, он проверил, на месте ли обвивавшая ухо змейка «связного», и попытался позвать киб-мастера своего комбеза Сапсана. Получилось невнятное шипение, но Сапсан понял его и откликнулся:
– Пришел в себя? Живуч, смотритель. Я поддерживал тебя как мог, но ты слабо реагировал на препараты. Ты потерял слишком много крови, и если б не туземец, непременно умер бы. Бальзам, которым он тебя поил по дороге, настоящее чудо. Содержит биологически активные вещества растительного и животного происхождения, с необычным действием на организм. Состав, согласно экспресс-анализу и твоим реакциям… – Сообразив, что Герман вряд ли разберется, да и не нуждается сейчас в подробностях, Сапсан прервал доклад и сказал: – Этот бальзам чудовищно замедляет одни биологические процессы и активирует другие, хотя за счет чего и как это происходит, я не могу сказать.
Как и любой киб-мастер СОЗ на Тихой, Сапсан обладал необходимой суммой знаний о туземцах, включая знание их языка. Герман узнал, что его спасителя зовут Агизекар. Милую девочку с детским личиком, которую он про себя прозвал Ручеек за нежный журчащий голос, звали Капили, что в переводе с туземного как раз и означало – «Поющий родник». Афродиту звали Флиенти. Она, вроде, была невестой Агизекара, но Герман уяснил, что это по каким-то причинам не решено окончательно; а Капили приходилась ему сестрой. Самого Германа все они называли между собой богом-с-неба.
Медленно оправляясь от ран, смотритель начал мало-помалу интересоваться происходящим вокруг него.
Сапсан сообщил, что с момента схватки с хищником до того дня, когда Герман смог самостоятельно подняться со своей подстилки и сесть, привалившись к опоре хижины, прошло девяносто семь независимых суток или сто пять местных.
– Так долго! – удивился он.
– Учитывая серьезность твоих ран это совсем недолго, – заверил Сапсан. – Поправишься окончательно – уговори туземцев отвести тебя подальше в лес и оставить одного. Передашь сигнал – катер с орбиты прибудет в течение часа.
В течение часа! Можно плюнуть на правила Комитета и послать вызов теперь же; через два часа он окажется на главной базе СОЗ, а через три – встретится с Эвелин. Встретится… и что он ей скажет?
Что не смог уберечь их единственного сына?
Герману захотелось взять пистолет и застрелиться. Но пистолет он выронил во время схватки с монстром. Нет, он не в силах взглянуть Эвелин в глаза. Она узнала о смерти сына, пускай и его считает мертвым. Это лучше, чем быть рядом, ежедневно вспоминая… Как они смогут жить по-прежнему? Как он сможет жить по-прежнему?
Когда Герман смог самостоятельно передвигаться, он выходил из хижины и часами сидел у входа, наблюдая за жизнью поселка. Когда он проделал это впервые, тотчас же явился Агизекар – очевидно, его известили. Он сел на землю напротив Германа и внимательно смотрел на своего гостя до тех пор, пока не решил, что тот способен к разговору. После чего прижал к груди ладонь и внятно произнес: «Агизекар Тау».
– Герман Левицкий, – ответил за смотрителя Сапсан по громкой связи. – При первом знакомстве, – пояснил он Герману, – полагается произносить имя полностью. В повседневном общении допускаются сокращения имен и клички. Но каждый раз, когда ты хочешь показать свое уважение к собеседнику, нужно именовать его по всей форме, например: «Агизекар из рода Тау». Этим ты продемонстрируешь почтение ко всей семье человека и его уже умершим родственникам.
Агизекар высказал сожаление по поводу смерти второго бога-с-неба и выразил надежду на его скорое возрождение для жизни в Краю богатой охоты. Айтумайран жесток, заметил Агизекар, но он не мстителен.
– Говорит специально для тебя, справедливо полагая, что ты не разбираешься в тонкостях туземной теологии, – растолковал Сапсан. – Они считают богов-с-неба, то есть людей, могущественными, но не всеведущими. Айтумайран наказывает людей и богов смертью за нарушение табу, но на загробную жизнь его гнев не распространяется.
Беседа текла мирно и неторопливо. Герман четко произносил слова про себя, открывая рот; Сапсан, улавливая микросокращения мышц посредством артикулятора комбеза, реконструировал речь и переводил на туземный язык. Агизекар быстро догадался, что его собеседник только шевелит губами, а голос исходит из динамика.
– «У богов-с-неба много волшебства, – перевел Сапсан. – Твоя одежда разговаривает за тебя, но губы произносят совсем другие слова». У туземцев чрезвычайно чуткий слух, – прибавил он. – Слов в их языке немного, но каждое многозначно и произносится в разных случаях с разной интонацией. Человеку не освоить такой язык без биокоррекции и специальной тренировки. Этот парень может слышать твой голос так же, как его слышу я: его ухо способно уловить вибрации артикулятора.
